Роберт Росс, или Робби, как будет называть его Уайльд, родился в 1869 году. Его отец, Джон Росс, был государственным секретарем по делам юстиции в правительстве своего тестя, Роберта Болдуина, тогдашнего премьер-министра Верхней Канады. В тот же год, когда родился Роберт, отец умер, завещав перед смертью, чтобы сын получил воспитание в Англии. Мать увезла его из Канады, и они без особых проблем устроились жить в Лондоне. Роберт великолепно учился, окончил Кембридж и завязал дружбу с канадской актрисой Фрэнсис Ричардс, которую Оскар Уайльд в свое время рекомендовал Уистлеру.
Впервые он встретил Уайльда в 1886 году. На следующий год его мать отправилась в путешествие по Европе, и Роберт поселился в качестве платного постояльца в доме 16 по Тайт-стрит. Уайльд был старше Росса на пятнадцать лет, что не мешало ему испытать на себе обаяние нового молодого поклонника, оказавшегося утонченным и образованным. По возвращении в Кембридж Росс стоически противостоял издевательствам старшекурсников. Однажды, ныряя в бассейне Кингз-колледжа, он получил серьезную травму, закончившуюся кровоизлиянием в мозг. Росс был вынужден покинуть колледж и начать карьеру в качестве лондонского корреспондента журнала Хенли «Шотландский наблюдатель». Он снова встретился с Уайльдом в 1887 году и преподал ему первый урок настоящей гомосексуальной связи. Начиная с этого дня их навсегда свяжут дружба и любовь. На портрете кисти Уилли Ротенстайна он предстает как «очаровательный темноволосый молодой человек с красивыми, выразительными глазами и чувственными губами»; сам художник говорил о нем как о гении дружбы: «Он обладал восхитительным характером, был замечательным, полным юмора рассказчиком; он прежде всего умел особо выделить всех тех, кто вызывал у него восхищение; Оскар Уайльд нигде не выглядит столь блестяще, как на приемах у Росса; то же самое относилось и к Обри Бёрдслею и Максу Бирбому»
[297].
Новая вспышка сифилиса, которым Оскар заразился еще в Оксфорде и который сделал невозможными дальнейшие интимные отношения с Констанс, предрасположенность к гомосексуализму, которой он был обязан слишком сильному влиянию матери и неприязни к отцу, чье имя оказалось опороченным из-за его собственных гомосексуальных приключений, непреодолимый соблазн «новых ощущений» — в чем бы ни заключалась истинная причина, фактом остается то, что после знакомства с этим человеком скрытый гомосексуализм Уайльда перевернул всю его сексуальную жизнь. Можно предположить, что именно эстетизм явился причиной того, что Оскар начал отдавать предпочтение телам молодых юношей, еще не утративших свежесть под ударами времени. Как бы то ни было, его творческий порыв получил новый стимул, благодаря эстетическому обновлению, которое предложил ему Роберт Росс в качестве прелюдии к целому ряду других эстетических обновлений.
По правде говоря, после «Истины о масках», опубликованной в мае 1885 года, у Уайльда не вышло ни одной работы, не считая нескольких газетных статей. На оживление творческой активности повлиял и еще один фактор: дети. Так же, как в свое время он оказался замечательным мужем, сейчас Уайльд проявил свои лучшие качества как отец, о чем позже поведал Вивиан: «Он был для нас настоящим товарищем и всегда доставлял нам огромное удовольствие своими частыми появлениями в детской. Он оставался в душе настолько ребенком, что обожал принимать участие в наших играх. Он опускался на пол на четвереньки и изображал то льва, то волка, то лошадь, ничуть не заботясь о своем обычно безупречном внешнем виде. Когда же он уставал от игр, он умел заставить нас успокоиться, рассказывая сказки про добрых волшебников или какие-нибудь истории из своей неиссякаемой памяти. Он был великим почитателем Жюля Верна, Стивенсона и Киплинга. Однажды Сирил спросил, отчего у него в глазах стояли слезы, когда он читал нам „Великана-эгоиста“, и он ответил, что истинно прекрасные вещи всегда вызывают у него слезы»
[298]. Кроме того, Уайльд утверждал, что «долг каждого отца — сочинять сказки для своих детей, хотя ум ребенка всегда остается великой загадкой».
В феврале 1887 года один из литературных журналов опубликовал рассказ «Кентервильское привидение». В апреле Уайльду в руки попала монография Уолтера Даудсуэлла о Уистлере, и он написал о своем «закадычном враге» эссе под заголовком «Босуэлл для бабочки»
[299]: «У каждого великого человека в наше время есть ученики, и почему-то именно Иуда обычно пишет биографию учителя. Тем не менее м-ру Уистлеру повезло больше, чем большинству его собратьев, так как в лице м-ра Уолтера Даудсуэлла он нашел самого пламенного своего поклонника, которого так и хочется назвать самым усердным из секретарей»
[300]. Оскар Уайльд веселился от души, расписывая жизнь американского художника в юмористическом, скорее даже сатирическом свете, чем заставил «Джимми» в бешенстве брызгать слюной: «По правде говоря, его генеалогическое древо очень глубоко уходит корнями в те самые Средние века, которые он так часто вышучивает или попросту умело игнорирует. До счастливого прибытия мистера Уистлера на наши благословенные и благочестивые берега английские художники за редким исключением скрашивали свое пропащее и унылое существование тем, что ковырялись среди поэтов, затупляя их велеречивость своим неумелым обращением, и силились сделать видимым, то есть придать форму и цвет невидимому чуду, величие — тому, что вообще не дано видеть. Теперь же, когда на Саффолк-стрит обосновалось новое общество, а стиль Мэтра породил настоящую школу посредственности, у нас появились все основания надеяться на то, что прежний порядок вещей устарел окончательно»
[301]. Статья не была подписана, зато имя автора произносили на каждом рауте — хоть и шепотом, но с нескрываемым удовольствием.
Юные друзья и завсегдатаи дома на Тайт-стрит не переставали комментировать высказывания Уайльда, который так и светился от удовольствия, в то время как Констанс, встревоженная надвигавшимися финансовыми трудностями, огорченная беспечностью мужа, уставшая от бесед, полных намеков, смысл которых от нее ускользал, уже находила несносными всех этих интеллектуалов и чувствовала себя в своей тарелке только рядом с детьми в детской, куда вместе с ней иногда заглядывали Роберт Росс и Шерард. Уайльд тоже время от времени заходил поцеловать Сирила и Вивиана и рассказать им историю про большого карпа-меланхолика из озера в Мойтуре, который поднимался на поверхность только на звуки старой ирландской мелодии. Эти минуты нежности становились для него сладостной возможностью ускользнуть от грубой повседневности. Он записывал истории, которые придумывал специально для того, чтобы развлечь или уложить спать Сирила и Вивиана. В мае 1887 года на страницах «Уорлда» появился «Сфинкс без загадки», а затем, в майском номере — «Натурщик-миллионер».
