Жид проводил его в порт и здесь, прощаясь, Уайльд вернулся к своему разрыву с Пьером Луисом и исправил фразу, которую кто-то коварно передал в свое время Жиду: «Вы думали, у меня есть друзья. У меня есть только любовники. Прощайте»; на самом деле фраза звучала так: «Я хотел иметь друга; отныне у меня будут только любовники». В соответствии со своим собственным, неоднократно высказанным желанием, он сознательно покинул волшебные сады удовольствий, чтобы отправиться в растерзанную долину страдания. Его облик надолго остался в памяти Жида: «Скажи! в каких морях будет плыть твой корабль, смутивший белизну волн? Почему же, Меналк, ты не хочешь вернуться сейчас, полный дерзкого удовольствия, счастливый от возможности вновь утолить мои желания?»
[485]
3 февраля Оскар Уайльд вернулся в Лондон, в то время как Бози задержался в Бискре, готовя похищение очередного юного араба. Уже месяц как «Идеальный муж» с огромным успехом шел на сцене в «Хеймаркете». Пьесу «Как важно быть серьезным» репетировали в театре «Сент-Джеймс». 12 февраля прошла репетиция в костюмах этой легкомысленной пьесы для серьезных людей с Джорджем Александером в главной роли. Премьера должна была состояться 14 февраля; Джордж Александер и Уайльд узнали, что маркиз собирается прийти и устроить скандал. Куинсберри и в самом деле планировал появиться на премьере с букетом свежих овощей, чтобы выставить своего врага посмешищем и спровоцировать скандал, о чем Уайльд поспешил сообщить Бози: «Да! „багровый маркиз“ замышлял обратиться к публике на премьере моей пьесы! Алджи Берк раскрыл его заговор, и он не был впущен в театр. Он оставил для меня нелепый букет из овощей! Это, разумеется, идиотская и недостойная выходка. Явился он туда с боксером-профессионалом. Я призвал на охрану театра весь Скотленд-Ярд — двадцать полицейских. Он рыскал вокруг театра три часа, после чего удалился, вереща, как некая чудовищная обезьяна»
[486].
Вечер закончился триумфом, Уайльд окончательно покорил Лондон, публику и критиков — всех вместе. Отвечая на вопросы при выходе из театра, он сказал: «Первый акт искусен, второй очень красив, а третий чертовски удачен»
[487]. Театральные режиссеры в один голос умоляли его написать пьесу для них. У Уайльда появилась возможность расплатиться с кредиторами и снять номер для себя и Бози в Кале, куда он поехал встречать юного лорда. Он сделал вид, что забыл о маркизе, который был в курсе, что его сын снова встречается с Уайльдом, и который был унижен провалом своей акции в театре и пребывал в бешенстве, слушая хвалебные песнопения во славу триумфального успеха величайшего драматурга.
18 февраля 1895 года маркиз Куинсберри появился в обществе одного свидетеля перед домом 14/15 по Альбермэйл-стрит и вручил портье клуба карточку, на которой было написано: «Оскару Уайльду, позирующему в качестве сомдомита (sic)»
[488].
Портье, который не понимал значения этого слова, поместил карточку в конверт и положил ее для Уайльда. На следующий день Уайльд вышел из гостиницы «Авондэйл» на Пиккадилли, где он принимал Бози и юного Тома, и направился в свой клуб. Он взял в руки карточку, прочел и побледнел. Никто, кроме него, не видел этой карточки и не мог прочитать, что на ней было написано. Оскар сам сообщил об этом Робби. Верный Робби немедленно помчался на Тайт-стрит и нашел там Констанс и Дугласа. Он счел происшествие малозначительным, так как никто не видел оскорбительной карточки, а у Куинсберри не было никаких доказательств для того, чтобы подать жалобу в суд; Робби рекомендовал сохранять осторожность, несмотря на гневные взгляды Бози, который ревновал Уайльда к Робби Россу. Несколько дней спустя Фрэнк Харрис предпринял попытку помешать Уайльду совершить безумный поступок, на который его толкала ненависть Бози к отцу, а именно: подать на маркиза в суд за клевету: «Я абсолютно не уверен в том, что английский суд способен вынести справедливое решение; я, напротив, убежден в том, что английский суд из всех судов на свете наименее пригоден для решения вопросов искусства и морали… Не забывайте, что все косвенные доказательства будут против вас. Люди скажут так: вот отец, который пытается защитить своего сына. И если он допустил ошибку, то лишь потому, что переусердствовал…»
[489] Но Уайльд лишь покачал головой, признавшись в своей слабости: «Вы же знаете, что это Бози Дуглас хочет, чтобы я полез в драку». На следующий день, выяснив как можно больше деталей, касающихся поведения своего друга, и прийдя к выводу, что такой процесс — полная бессмыслица, Фрэнк Харрис встретился с Уайльдом в «Кафе Рояль». Его сопровождал Бернард Шоу, и они оба заклинали Уайльда уехать из Англии, забрав Констанс и детей и оставив Куинсберри на растерзание друг другу. Уайльд уже почти согласился, но в этот момент вмешался Дуглас. Он попросил Харриса повторить свои слова, к которым до этого прислушивался с видом обиженного ребенка. Затем, внезапно придя в бешенство, гневно бросил: «По этому совету видно, что вы Оскару не друг!», после чего направился к выходу, увлекая за собой Уайльда, который поплелся за ним, повторяя, словно в каком-то отупении: «Это не дружеский совет, Фрэнк. Нет, друг так не скажет».
Так Уайльд оказался готовым к тому, чтобы в одиночку — так как он не желал впутывать Бози в эту ссору — ввязаться в заведомо проигранную драку против маркиза Куинсберри. Он понимал, что тем самым будут обнародованы его пристрастия, о которых до сих пор по молчаливому согласию все говорили лишь шепотом; он знал о необузданности нравов рода Куинсберри, о своей собственной слабости и о риске, которому подвергался в момент своего наивысшего триумфа. Харрис советовал ему уехать, Бернард Шоу взывал к его разуму, Констанс собиралась бросить его в преддверии скандала, Робби умолял быть благоразумным. Все бесполезно; Бози настаивал, и Оскар Уайльд должен был идти до конца, став орудием мести лорда Альфреда Дугласа.
Кроме того, Уайльд начинал испытывать чуть ли не восторг от этой новой роли, от неминуемого скандала, который должен был стать последним штрихом шедевра, в который он всегда мечтал превратить свою жизнь. А на сцене «Хеймаркета» можно было ежевечерне слышать, как герой «Идеального мужа», которому грозили разоблачения его постыдного прошлого, восклицал: «Все мы созданы из плоти и крови, и женщины, и мужчины; но мужчина любит женщину, зная все ее слабости, все ее причуды и несовершенства, — и, может быть, за них-то он ее больше всего и любит… Потому что не тот нуждается в любви, кто силен, а тот, кто слаб. Вот когда мы раним себя или когда другие нас ранят, тогда должна прийти любовь и исцелить наши раны. А иначе зачем любовь? Истинная любовь прощает все преступления, кроме преступления против любви… Грех моей юности, который я считал похороненным, вдруг встал передо мной — страшный, омерзительный — и схватил меня за горло…»
[490] Именно такие слова в скором времени сможет произнести сам Уайльд, когда Констанс с ужасом откроет для себя подробности скандального прошлого отца ее детей, ощутит выплеснувшийся на нее позор и будет вынуждена, сменив имя, покинуть Англию. Пока же, покорный Дугласу и охваченный соблазном примерить эту новую маску, говорящую правду, подталкиваемый плебейской гордостью, сын Сперанцы намеревался выступить против маркиза — тирана собственной семьи — и его аристократического высокомерия.
