Пока она оставалась во главе французов, затевать процесс было бессмысленно.
Но кардинал Винчестерский был уверен, что, если он мобилизует все усилия, Дева окажется в его руках. Прелат был прекрасным знатоком человеческих душ. Он не сомневался, что найдутся люди, которые ему помогут. Он угадывал, что в самом французском лагере среди власть имущих есть многие и многие враги Девы, которые при надлежащих условиях могут стать его союзниками.
Кардинал продиктовал последние фразы и потребовал, чтобы готовые свитки были оставлены для просмотра. Неслышно ступая, секретари удалились.
Часы на башне аббатства ударили четыре раза. Глаза прелата рассеянно остановились на мутном стекле.
Новая бледная заря вставала над туманной Британией.
Глава 2
СТРАННАЯ ВОЙНА
Королевский кортеж продвигался шагом. В первом ряду были Карл VII, Жанна и монсеньор архиепископ Реймский.
Рев приветствий не смолкал. Люди провозглашали «многая лета» монарху, славили Орлеанскую деву и ее победы.
На душе у Жанны было светло. Она чувствовала горячую любовь ко всем этим людям. Она не могла сдержать охвативший ее порыв.
– Добрый народ, – сказала она, обращаясь к соседям, – как он велик в своей простоте и какой глубокий смысл вкладывает в эту встречу! О, как бы я хотела жить и умереть среди таких людей, как бы желала окончить свои дни в этой благословенной земле!..
Архиепископ удивленно взглянул на девушку:
– Неужели, Жанна, вы знаете время и место вашей смерти?
Что-то в вопросе прелата покоробило Жанну. Но ей не хотелось этого показать.
Она ответила, глядя в глаза канцлеру и раздельно произнося каждое слово:
– Я знаю об этом не больше вашего, монсеньор. Потом тихо, как бы про себя, добавила:
– Теперь я исполнила свой долг. И я буду молить Господа, чтобы он позволил мне отложить в сторону оружие и вернуться к моим родителям.
Жанне никто не возразил.
В продолжение всего пути спутники молчали. Каждый был занят своими мыслями.
Карл VII пребывал в упоении от своего триумфа. Как все изменилось в результате коронации! Как его встречают и приветствуют добрые города, как стремятся вновь вступить к нему в подданство! Теперь, казалось бы, он может взять у англичан без боя всю их добычу!..
Впрочем, Карл уже начал уставать от торжеств и походов. Он чаще и чаще вспоминал свои веселые замки Луары. Ему, как никогда, хотелось тишины, покоя, размеренной жизни.
Жанна размышляла над словами, которые только что произнесла.
Правду ли сказала она? Или, быть может, ей просто хотелось ответить нечто в пику архиепископу? Нет, это была правда. Это была ее заветная мечта.
Родная деревня, тихий Маас, густой, так хорошо знакомый, но всегда таинственный лес Шеню, милые сердцу люди… Это был предел ее стремлений. И однако она знала, что мечта не станет явью. Почему?
На этот вопрос девушка могла ответить без затруднений.
Да, она выполнила свой долг, завершила ту миссию, которую сама для себя избрала. Она сняла осаду с Орлеана и привела Карла VII в Реймс.
Но оказалось, это не конец.
Впереди предстоит трудная и упорная борьба.
Нужно освободить от англичан и бургундцев столицу.
Нужно полностью изгнать врага из пределов родимой земли.
Может ли она уйти, пока борьба не кончена? Это было бы непростительным малодушием. Что малодушием! Просто изменой!
Нет, ее великая жалость и великая любовь сильнее, чем мысль о личном покое в кругу близких.
Ее судьба – бороться до конца! Она или победит, или падет в неравной борьбе, но не отступит, пока битва не кончена.
Монсеньор Реньо де Шартр также думал над словами Жанны. И думал почти о том же самом, только немного в ином направлении.
Она хочет вернуться к деревенской жизни? Чепуха, маскировка! Кто добровольно уходит от своего счастья, от успеха и славы? Он-то, архиепископ, давно наблюдает и делает для себя вполне определенные выводы. Девчонка непрерывно лезет вперед, будет лезть и дальше, коли ей не помешают.
Впрочем, если даже предположить, что она действительно хотела бы уйти в деревню, то этого также допускать нельзя. Теперь она слишком опасна. Теперь она – знамя. Это знамя ни под каким видом нельзя отдавать низам.
Да, милая девушка, вы слишком многое сделали и слишком прославились. Вас невозможно ни оставить, ни отпустить. Вас ждет отныне один лишь путь – в могилу. И с этого пути вас не сведут никакие ухищрения и уловки.
Королевский кортеж объехал город и вернулся к главным воротам. А толпа была все такой же густой, и восторженные крики по-прежнему сотрясали воздух.
Сразу после коронации Жанна думала идти на Париж.
Все сулило успех задуманному делу.
Сломленный под Орлеаном, почти уничтоженный при Патэ, враг после Реймса, казалось, растаял в воздухе. Англичан нигде не было видно. Бургундские капитаны спешно отходили на восток. Города Шампани и Иль-де-Франса один за другим присылали ключи Карлу Валуа. По полученным сведениям, позиции годонов под Парижем были полностью оголены. Бедфорд отчаянно взывал к Винчестеру и Бургундцу, требуя войск. Но до Англии было далеко, а Филипп Добрый, хотя и явился в Париж, солдат не привел.
При таких обстоятельствах овладеть столицей было нетрудно, ее можно было взять буквально с ходу.
Имелось лишь одно обязательное условие: быстрота.
Ни для кого не было секретом, что кардинал Винчестерский готовил большую армию, которую собирался со дня на день перебросить на континент.
Нужно было опередить англичан.
Эту мысль девушка всячески старалась внушить королю.
Сначала Карл VII как будто согласился с Жанной. На следующий же день после коронации он приказал готовиться к походу.
Но затем вдруг все изменилось. Королевский приказ был отменен.
Де Тремуйль распустил часть армии. При дворе упорно заговорили о мире.
Мир!..
Как чудесно звучало это слово! Как оно было дорого Жанне! Не для того ли, чтобы воплотить его в жизнь, девушка подняла над страной свое белое знамя? Мир – это просторы лесов и полей, это хороводы у Смородинного ручья, это цветущие виноградники, тучные стада, засеянное поле и радостный труд землепашца.
Мир – это счастье.
Но в представлении Жанны слово «мир» неразрывно сливалось с двумя другими словами: свобода и независимость.
Без них оно меркло и рассыпалось. Без них оно не имело смысла.
Мир и труд могли лишь тогда утвердиться во Франции, когда последний вражеский солдат покинул бы ее пределы. Но враг не уйдет добровольно.
