В кортеже участвовали двадцать пять горнистов и столько же герольдов, демонстрировавших населению столицы эмблемы, ордена и различные атрибуты власти его нового повелителя. За ними следовал сам повелитель на носилках, которые сопровождали Бедфорд и Винчестер. Монарх капризно надул губы и, казалось, готов был расплакаться: ему хотелось спать. Над носилками трепетал лазоревый, усеянный золотыми лилиями балдахин, который несли четверо знатных горожан.
Обряд коронации состоялся в соборе Нотр-Дам.
Обе короны – английскую и французскую – над головой десятилетнего короля держал сам кардинал Винчестерский, чувствовавший себя на вершине блаженства: казалось, самые честолюбивые замыслы его были близки к осуществлению. Бедфорд выглядел мрачным и недовольным. Рядом проливала слезы королева-предательница Изабо; были то слезы умиления или стыда, радости или давящего позора, в точности вряд ли кто-либо отважился бы сказать.
После коронации праздничная процессия направилась к королевскому дворцу. Улицы уже успели запрудить любопытные. Многочисленной страже едва удавалось сдерживать их напор. Всеобщее внимание привлекали ряженые, забавлявшие народ шуточными схватками и хитрыми трюками. Не меньший интерес вызывал молодой бедно одетый человек со связанными за спиной руками, шагавший в хвосте процессии.
Это был тот самый пастушок из Жеводана по имени Гильом, которого не так давно архиепископ Реймский усердно рекламировал своему монарху и который, по мысли его, должен был заменить в ратных делах французской армии Орлеанскую деву.
Пастушок оказался незадачливым; он был глуп и нерасторопен. В первом же сражении он попал в плен к англичанам. Поскольку его взяли в том же Бовеском диоцезе, епископ Кошон заявил на него претензию, решив организовать новый «процесс веры». Но Бедфорд и Винчестер не поддержали этой затеи: они порядком устали от прежнего «образцового процесса», оказавшегося слишком уж длительным и дорогостоящим. Гильома отобрали у епископа и отвезли в Руан, а затем в Париж, где теперь ему довелось участвовать в триумфе Генриха VI. Потом бедного «соперника» Жанны снова отвели в тюрьму, зашили в мешок и утопили в Сене…
А торжества продолжались.
В королевском дворце были расставлены десятки столов и юный король дал своим новым подданным пышный обед. Правда, обед удался не вполне. Приглашенных оказалось много больше, чем мест, – устроители не предусмотрели этого. Все рассесться за столами не смогли: докторов университета теснили советники парламента, на тех же, в свою очередь, нажимали богатые мастера и купцы, вследствие чего многим оставалось скорее созерцать великолепие монаршей трапезы, нежели участвовать в ней.
Но не это было самым неприятным. С толпой участников празднества во дворец проникли многочисленные любители легкой наживы, не терявшие времени даром. Вскоре выяснилось, что было украдено свыше сорока богатых шляп, срезано до сотни кошельков и поясных пряжек, украшенных драгоценными камнями.
На улице многотысячные орущие толпы разносили ларьки с даровой закуской, а у фонтана на Понсо-Сен-Дени стояла непрерывная драка; впрочем, большинству жаждущих так и не удалось отведать ни молока, ни вина: фонтан работал неисправно и быстро вышел из строя.
Обращал на себя внимание знаменательный факт: среди почетных гостей не оказалось герцога Филиппа Доброго, хотя ему и было отправлено персональное приглашение Винчестера; коварный Бургундец, долгое время колебавшийся, перестал скрывать новую политическую ориентацию.
– Бог отвернулся от англичан, – понимающе подмигивали друг другу парижане, усердно поглощая даровую закуску.
«Бог отвернулся от англичан…»
Коронация Генриха VI, несмотря на всю помпу, не принесла им пользы – хитроумный план кардинала Винчестерского явно провалился.
Напрасно продажные души искали колдовство и ересь там, где были лишь бесстрашие и священная любовь к родине. Напрасно надеялись они смертью «чародейки» разрушить результаты ее «чар». Великий перелом, за который Жанна отдала жизнь, все равно уже наступил. Могучий патриотический порыв, сотворивший чудеса Орлеана и Патэ, не мог угаснуть. Тень Девы витала над армиями народных борцов. Руанский костер разжег еще ярче неугасимую ненависть к захватчикам и палачам. И хотя война вследствие предательских махинаций французских царедворцев продолжалась еще долго, победы годонов ушли в прошлое, и никакими искусственными мерами возобновить их не удалось.
В 1433 году при французском дворе произошло знаменательное событие: коннетабль Ришмон примирился с Карлом VII.
Уже в дни, когда Жанна ожидала костра, начал намечаться заговор, душой которого был монсеньор архиепископ Реймский. Реньо де Шартр давно подкапывался под главного ненавистника Девы, сира де Тремуйля, мечтая занять его место. Исподволь он готовил короля к встрече с коннетаблем и коннетабля к встрече с королем; и когда встреча произошла, участь де Тремуйля была решена. Выходя с высочайшей аудиенции и встретив шамбеллана в приемной, де Ришмон нанес ему удар кинжалом; толстый слой жира спас де Тремуйля от немедленной смерти, но смерть все же настигла его, и скоро: по приказу коннетабля временщик был брошен в тюрьму и там задушен.
Но лукавый политик, монсеньор Реньо, предавший сначала Деву, а потом ее врага, ничего не выиграл от этого двойного предательства. Грубый де Ришмон, вновь утвердившись у власти, не пожелал терпеть возле себя человека, которого всегда глубоко презирал. Архиепископ Реймский прожил до 1444 года, но никогда больше не имел влияния на государственные дела и фактически влачил жалкую участь изгнанника. Ничего не выиграл и Карл VII: то, что раньше ему приходилось терпеть от де Тремуйля, теперь, но только вдесятеро больше, он терпел от де Ришмона. Угрюмый коннетабль отличался скупостью, вероломством, свирепым нравом; самонадеянный и упрямый, он не имел таланта полководца и чаще терпел поражения, нежели одерживал победы. Тем не менее его приход повсюду был воспринят с радостью: как-никак он был главным военачальником королевства и не в пример трусливому сиру де Тремуйлю сам водил войска в атаку. И главное, он явился в момент, когда герцог Бургундский явно стал стремиться к миру с Карлом VII, а коннетабль считался сторонником этого мира.
Утверждают, что расхождения между годонами и их союзником начались с чисто личных мотивов. Герцог Бедфордский, женатый на сестре Филиппа Доброго Анне, будто бы по нелюбви извел свою молодую супругу, скончавшуюся в 1432 году двадцати семи лет от роду. Верил ли Бургундец молве? Во всяком случае, он был сильно разгневан, когда всего через несколько месяцев регент женился вторично, даже не поставив его в известность, на представительнице фамилии Люксембургов, вассалов Филиппа.
Однако в действительности причины радикального изменения политики герцога Бургундского лежали несравненно глубже и началось все гораздо раньше. Он давно стал разочаровываться в англичанах. Победы Орлеанской девы показали всю непрочность их положения во Франции и эфемерность их власти. Напротив, вопреки ожиданиям, благодаря той же Орлеанской деве Карл Валуа не только преодолел смертельный кризис, но теперь повышал свой международный престиж ото дня на день. В 1434 году он заключил союз с германским императором, весьма опасный для Бургундца. И происходило это в дни, когда внутреннее положение герцогства становилось все более напряженным, когда казна иссякала, когда города Фландрии и Брабанта во главе с Намюром и Льежем грозили восстанием!..
