Как выяснилось, пришлось очень кстати, что Чарли оказался опытным путешественником. Несколько раз именно благодаря его усилиям удалось избежать серьезных неприятностей. О Джексоне ничего не было слышно, но Лу-Энн не сомневалась, что ему известно о том, что Чарли с ними. И слава богу! Если б Чарли не сел в тот самолет, Лу-Энн даже не знала, что было бы дальше. Она просто не могла без него обходиться. А он отнюдь не становился моложе… Лу-Энн вздрогнула при мысли о том, что ей придется жить без этого человека. Что станется с ней, если у нее отнимут единственную живую душу на свете, которая знает ее тайну, которая любит их с Лизой? Ради них Чарли сделает все, что угодно, и когда его жизнь оборвется, разверзнется бездна… Лу-Энн шумно вздохнула.
За долгие годы она прочно вжилась в свой новый образ и не жалела сил, подкрепляя «легенду», составленную для них с дочерью Джексоном. Труднее всего приходилось с Лизой. Девочка не сомневалась в том, что ее отец был необычайно богатый европейский финансист, который, кроме них с матерью, не имел других родственников и умер, когда она была еще совсем маленькой. Чарли взял на себя роль родственника, хотя прямо это никогда не разъяснялось, и термин «дядя» казался совершенно естественным. Не сохранилось ни одной фотографии мистера Сэведжа. Лу-Энн объяснила дочери, что ее отец был человеком замкнутым и эксцентричным, и категорически отказывался фотографироваться. В свое время Лу-Энн и Чарли долго спорили, имеет ли смысл сотворить этого человека, с фотографиями и всем прочим, но в конце концов пришли к выводу, что это будет слишком опасно: стена с пробитыми в ней отверстиями рано или поздно рухнет. Таким образом Лиза была уверена, что ее мать — молодая вдова невероятно богатого человека, чье состояние, в свою очередь, делает ее одной из самых богатых женщин на свете. И одной из самых великодушных.
Лу-Энн отправила своей бывшей напарнице Бет столько денег, что та смогла открыть собственный ресторан. Джонни Джарвис из торгового центра получил средства на оплату обучения в одном из самых престижных университетов штата. Родители Дуэйна получили деньги на обеспеченную старость. Лу-Энн даже послала деньги Ширли Уотсон, считая себя виновной в том, что испортила ей репутацию в ее родных краях, — а у Ширли не было ни честолюбия, ни мужества, чтобы перебраться куда-нибудь в другое место. Наконец, могила матери Лу-Энн теперь была обозначена гораздо более красивым надгробием. Она не сомневалась, что полиция сделала все возможное, чтобы выйти на нее через ее благодеяния, но безуспешно. Джексон надежно спрятал деньги, не оставив никаких следов, за которые могли бы ухватиться правоохранительные органы.
Вдобавок половину своего годового дохода Лу-Энн анонимно жертвовала благотворительным организациям и тратила на другие добрые дела, которые они с Чарли определили для себя, постоянно подыскивая заслуживающее применение деньгам, выигранным в лотерею. Лу-Энн была решительно настроена сделать на них как можно больше добра, хотя бы частично искупив свою вину за то, каким образом они были получены. И даже несмотря на все это, новые деньги приходили быстрее, чем она успевала их тратить. Инвестиции Джексона приносили такой высокий доход, на какой не рассчитывал даже он сам, и вместо ожидаемых двадцати пяти миллионов долларов в год Лу-Энн ежегодно получала свыше сорока. Все не потраченные ею деньги Джексон снова вкладывал в дело, проценты капитализировались, и в настоящее время ее общее состояние составляло почти полмиллиарда долларов. При мысли об этой астрономической сумме Лу-Энн покачала головой. Причем исходный капитал, сто миллионов долларов, выигранные в лотерею, в соответствии с соглашением, заключенным с Джексоном, должны были вернуться к ней в самое ближайшее время, поскольку десятилетний срок подошел к концу. Впрочем, для нее это не имело особого значения. Джексон может оставить эти деньги себе; она сможет без них обойтись. Однако он их вернет. Лу-Энн вынуждена была признать, что этот человек железно держал свое слово.
Все эти годы, раз в квартал, поступал подробный финансовый отчет, в какой бы точке земного шара она ни находилась в этот момент. Но поскольку появлялись одни только бумаги, а не сам человек, ее беспокойство постепенно прошло. Письмо, сопровождающее финансовые документы, приходило от некой инвестиционной компании со швейцарским адресом. Лу-Энн понятия не имела, какое отношение имеет к этой компании Джексон, и у нее не было ни малейшего желания это выяснять. Она уже успела достаточно хорошо узнать этого человека и с уважением относилась к его неуловимости; что гораздо важнее, она имела возможность воочию убедиться в его практически неограниченных возможностях. Также Лу-Энн помнила, что Джексон готов был ее убить, если б она не приняла его предложение. В нем скрывалось что-то не совсем естественное. Его могущество явно было не от мира сего.
Лу-Энн остановилась у развесистого дуба. С одной из веток свисала длинная веревка с узлами. Ухватившись за веревку, она поднялась из седла, а Джой, уже знакомая с этим ритуалом, спокойно ее ждала. Перебирая руками, подобно тщательно отрегулированным поршням, Лу-Энн быстро поднялась до самого конца веревки, привязанного к толстой ветке почти в тридцати футах от земли, после чего спустилась вниз. Она еще дважды повторила это упражнение. Дома у Лу-Энн был полностью обставленный тренажерный зал, в котором она прилежно занималась каждый день. И дело тут было не в тщеславии: ее мало интересовало то, как она выглядит. Лу-Энн была сильной от природы, и физическая сила не раз выручала ее в критических ситуациях. В ее жизни это была одна из немногих постоянных величин, и она категорически не желала с ней расставаться.
Выросшая в сельской части Джорджии, Лу-Энн в детстве лазила по деревьям, пробегала мили по бескрайним полям и прыгала с обрывов. Она просто радовалась жизни; физические упражнения не имели места в ее жизни. И поэтому, в дополнение к занятиям в тренажерном зале, Лу-Энн построила в своих обширных владениях эту более естественную полосу препятствий. Она постоянно лазила по веревке, и мышцы рук и спины были у нее стальные.
Учащенно дыша, Лу-Энн легко опустилась назад в седло и тронулась в обратный путь к конюшне, с легкостью на сердце и в приподнятом настроении от бодрящей прогулки верхом и лазаний по веревке.
В просторном сарае рядом с конюшней один из работников, коренастый мужчина лет тридцати с небольшим, как раз начал колоть дрова с помощью клина и кувалды. Проезжая мимо, Лу-Энн увидела его в распахнутые ворота. Быстро расседлав Джой, она отвела ее в стойло, после чего прошла к воротам сарая. Кивнув ей, мужчина продолжал работу. Ему было известно только, что она живет в особняке. Больше он ничего о ней не знал. Понаблюдав за ним с минуту, Лу-Энн сбросила с себя куртку, сняла со стены вторую кувалду, зажала в руке тяжелый квадратный клин, установила на подставку полено, вставила клин в неровный край, отступила на шаг назад и с размаха опустила кувалду. Клин глубоко вошел в дерево, однако полено не раскололось. Лу-Энн нанесла второй прицельный удар, затем третий. Полено раскололось пополам. Удивленно взглянув на нее, работник пожал плечами и снова взялся за кувалду. Сам он раскалывал полено с первого удара, в то время как Лу-Энн требовалось нанести их два, а то и три. Работник улыбнулся, лицо у него вспотело. Лу-Энн продолжала орудовать кувалдой, руки и плечи ее работали в единении, и через пять минут она раскалывала полено с одного удара, а еще через какое-то время уже работала быстрее, чем мужчина.
