— Приехали, госпожа Мирра, — глухо сообщил он, глядя прямо перед собой. Пахло от него кедром и крепким чаем. Упрямство.
И снова это «госпожа», хотя мы были одни.
Я глубоко вздохнула, пытаясь сообразить, что сказать. И не нашла ничего лучше, чем:
— Спасибо вам, Петтер.
— За что? — он усмехнулся, но как-то криво, невесело. Затем повернулся ко мне. Глаза его странно блестели.
— За все, — я сделала неопределенный жест рукой. И отвернулась, не в силах выносить его пристальный взгляд. Потянулась к двери, пробормотала поспешно: — Спасибо. Я пойду.
— Мирра! — Петтер порывисто схватил меня за руку.
— Да, Петтер! — я заставила себя посмотреть ему в глаза. Или это он притянул мой взгляд?
Темные волосы встрепаны, губы упрямо сжаты. И запах — резкий, с нотами скипидара и остро-сладкого имбиря.
— Не смейте жалеть, слышите? — Петтер говорил тихо, но в голосе звенел металл. — Можете меня ненавидеть. Только не жалейте о том, что у нас было!
А меня вдруг обуяла злость. Почему он считает, что мне легко?!
— Прекратите! — потребовала я резко.
Он бессильно уронил руку, отвернулся.
— Извините.
Петтер выскочил наружу. Хлопнула дверца, и я с силой зажмурилась.
Боги, милосердные мои боги, я же сама этого хотела! Почему же теперь мне так плохо?
Выбравшись из автомобиля, я поискала взглядом Петтера… и замерла. Он что-то объяснял дюжему леденцу, стоящему на крыльце нашего дома.
Перепугалась я настолько, что сама не заметила, как оказалась рядом с ним, коснулась плеча.
Смутно знакомый констебль (надо думать, я видела его с инспектором Сольбрандом) подпирал спиной дверь и таращился на нас с любопытством. Это моментально меня отрезвило.
— Петтер, что случилось? — поинтересовалась я, пытаясь не паниковать. Что еще натворил Ингольв, раз в доме полиция?!
Петтер как-то замедленно обернулся. Бледный, растерянный, глаза расширены.
— Уннер умерла, — произнес он тихо. Пахло от него тревожной, холодной горечью полыни. — Ее нашли на пороге дома. Уже мертвую.
— Уннер? — признаюсь, в первый момент я испытала облегчение, что появление леденцов никак не связано с заговором. Потом потрясенно замерла. Мысли разбегались, как цыплята, и я никак не могла осознать, уместить в голове… Я слабо запротестовала: — Нет, не может быть!
Уннер, милая плутовка Уннер! Румяное личико, сладкий запах розы, заливистый смех…
— Может, — веско подтвердил леденец. — Непонятно только, кокнули ее, или того, самоубилась.
И горьковато-кислый запах — аир и лимон. Жадное любопытство.
Мне стало противно. Для этого человека смерть молодой девушки была всего лишь интересным эпизодом, поводом для сплетен.
Петтер напрягся, кажется, с трудом сдерживая гнев.
— Благодарю за информацию, — голос мой звучал сухо и официально. — Могу я поговорить с инспектором Сольбрандом?
Констебль сразу подтянулся.
— А его тут нету, — сообщил он с легким злорадством. Кажется, моя неприязнь от него не укрылась. — А инспектор Бернгард, того, велел идти к нему. Извольте.
И с почти издевательской вежливостью он наконец распахнул дверь…
Глава 8. Синергия
Дом казался странно притихшим, только сверху, от спален, доносились голоса.
На шум выглянула Сольвейг, фыркнула и тут же снова скрылась на кухне. Как была, не снимая шубу, я направилась к лестнице.
— Куда? — леденец перегородил мне дорогу, растопырив руки.
Я смерила констебля холодным взглядом.
— Это мой дом. И я хочу пройти наверх.
Руки он опустил, но сдвинуться с места даже не подумал. Пахло от него злорадством — сладковато-пряным, с нотой жженого дерева. Надо думать, леденец наслаждался возможностью командовать людьми много выше себя по положению.
— Вы лучше того, одежку-то снимите, — с едва уловимой издевкой посоветовал он. — И ступайте в гостиную, обождите там.
— Благодарю, — ледяным тоном произнесла я. — Петтер, будьте добры, помогите мне раздеться.
— Да, госпожа Мирра, — он послушно протянул руки, двигаясь механически, словно во сне.
От него сухо и горько пахло нардом и тополиными почками. Словно комок в горле. Скорбь, сожаление, невозможность что-то изменить…
А меня внезапно затопило раздражение.
— Пойдемте, Петтер! — велела я резко.
Юноша вскинул на меня глаза и вдруг слабо улыбнулся.
— Как прикажете, госпожа Мирра, — откликнулся он.
От Петтера потянуло древесно-цветочным, словно замшевым, ароматом розового дерева. Как будто мальчишку что-то утешило.
— Эй, куда? — всполошился констебль. — Инспектор приказал, чтоб жениха сразу к нему доставили!
Слово «жених» отчего-то резануло слух. А потом мне стало совестно. Разве можно отнимать у бедняжки Уннер даже такую малость?
— Определитесь, — пожала плечами я, стаскивая перчатки. — Или мы с Петтером пойдем наверх, или подождем в гостиной. Или вы намерены заставить меня куда-то идти?
Леденец растерялся. Одно дело втихомолку посмеяться над женой полковника, а совсем другое — силком ее куда-то тащить. Пожалуется муженьку — и прости-прощай, констебль Сверре (со злости я даже вспомнила его имя!), отправишься охранять северные бастионы Хельхейма от нашествия тюленей.
Я усмехнулась. Разумеется, Ингольв даже не подумал бы мстить за мои обиды, но откуда об этом знать рядовому леденцу?
Однако моей небольшой победе помешал Петтер.
— Не надо, госпожа Мирра, — вмешался он. Голос чуть хрипловат, но мальчишка явно пришел в себя. — Я справлюсь.
— Вы не знаете инспектора… Бернгарда! — на имени я запнулась, поскольку инспектор Сольбранд всегда пренебрежительно называл его «Берни». — Он очень, — я покосилась на констебля и смягчила формулировку, — очень прямолинеен.
— Я справлюсь! — с нажимом повторил Петтер, решительно направляясь к лестнице.
Оставалось только вздохнуть. Если мужчина посчитает, что кто-то усомнился в его способности решить проблему, он способен наделать любых глупостей…
Ждать пришлось довольно долго.
Поймав себя на нервном хождении из угла в угол, я заставила себя сесть. Я ничем не могла помочь Петтеру, а бедной Уннер уже ничто не поможет. Так трагично — умереть в самом расцвете юности, навсегда оставшись невестой! А ведь Петтер ее даже не любил…
Я разозлись на себя. Что за собственнические мысли о Петтере! Немедленно успокоиться!
