Роман представляет собой не только нагромождение событий, но и — заимствованных приемов и стилевых манер, к тому же плохо между собой сочетающихся. Тут и бесчисленные цитаты, явные и скрытые. Из Руперта Брука
[46]: в эпиграфе к роману «По эту сторону рая мудрость — опора плохая» заложена жизненная установка Фицджеральда — брать не мудростью, но чувством, эмоцией, непосредственностью. Из Китса, Верлена, Эдгара По, Суинберна, Шекспира. И смешение жанров: проза часто перебивается стихами, в эпизоде же с Розалиндой автор с языка прозы переходит на язык драматургии — не очень, правда, понятно, с какой целью. Встречаются — и в немалом числе — события и фразы из арсенала популярной, низкопробной литературы. Таков детективный эпизод в конце книги, связанный с нарушением закона Мэнна, когда Эмори Блейн проявляет столь не свойственные ему хладнокровие и смекалку, достойную частного сыщика из романов Реймонда Чандлера
[47]. А как вам понравится такая, к примеру, фраза: «К Эмори в последний раз подкралось Зло под маской Красоты, в последний раз жуткая тайна заворожила его и растерзала в клочки его душу…»? Чем не готический и, одновременно, сентиментальный роман? Даже удивительно, что редактор с опытом и вкусом Перкинса пропустил такое. Работает Фицджеральд и под Оскара Уайльда, к которому его приохотил Бишоп. «Чтобы привязать к себе мужчину, — рассуждает Блейн, точно заправский сэр Генри Уоттон из „Портрета Дориана Грея“, — женщина должна будить в нем худшие инстинкты». Она и будит: и прагматичная Изабелла, и страстная Розалинда, и интеллектуальная Элинор — героини в романе на все вкусы.
Читатель, надо полагать, утомился от обилия цитат из романа, но ничего не попишешь: весь роман — одна сплошная цитата. Неправы, однако, те, кто, вслед за Уилсоном, усмотрел в первой книге Фицджеральда пародию. Пародист дистанцируется от объекта пародии, чтобы читатель разглядел его «изнанку», — Фицджеральд же, во-первых, еще не научился писать «от себя» — вот и берет с миру по нитке. А во-вторых, таков вообще, в чем мы еще не раз убедимся, — его творческий метод.
Но осенью 1919-го — весной 1920 года Скотт к разноголосице критических отзывов невосприимчив. Он, как принято говорить, «проснулся знаменитым», был «неистово» счастлив — как никогда раньше и никогда позже. И было от чего. «Скрибнерс» печатает его книгу, книгу самого молодого автора в истории издательства, и выйти она должна спустя всего несколько месяцев. В журналах стали появляться его рассказы, а в бумажнике — крупные купюры; теперь всякий раз, когда Гарольду Оберу, его другу и литературному агенту, удается пристроить его рассказ, он напивается — и не с тоски, как раньше, а от счастья. Сухой закон ему не помеха, у него есть деньги, и он даже заводит «личного» бутлегера. Любимая женщина, «самая прекрасная девушка Алабамы и Джорджии», наконец-то согласилась стать его женой. Она любит его и гордится им. «Я очень горжусь тобой, — пишет Зельда Скотту, пославшему невесте рукопись романа — всего, а не только одной главы, как осенью 1918-го. — По правде сказать, поначалу я не слишком в тебя верила. Как же приятно сознавать, что ты на многое способен».
Победа, одним словом, полная, безоговорочная. 1918 год был проигран, зато 1919-й, начавшийся так неудачно, выигран, что называется, с крупным счетом. И Скотт тут же, на волне успеха, садится писать второй роман, «Демон-любовник», жизнеописание «некоего Дон Жуана нью-йоркских трущоб», сокрушается, что раньше, чем за год, его не закончит, пишет Перкинсу, что эта книга «сразит всех, как удар грома». Не сразила, ибо написал «Демона-любовника» вместо него Ричард Кэрэмел, персонаж второго романа Фицджеральда «Прекрасные и проклятые», литератор, который постоянно делает заметки и, как и Скотт, по многу раз переписывает написанное. И одновременно, с сентября по декабрь, литературный дебютант пишет девять рассказов и рассылает их в журналы. И в такие, где печататься престижно, как «Смарт сет», и такие, где очень прилично платят и не слишком обращают внимание на качество продукции, как «Пост». Фицджеральд и впредь, словно игнорируя основной закон издательского бизнеса, будет сокрушаться, что за низкопробную литературу платят куда больше, чем за качественную. «Я обескуражен, — напишет он Гарольду Оберу. — За плохонький рассказ, дешевку вроде „Популярной девицы“, состряпанный всего за пару дней, быстрее, чем рождается ребенок, мне заплатили полторы тысячи, а за „Брильянт величиной с отель ‘Риц’“, рассказ глубокий и оригинальный, над которым я с неподдельным энтузиазмом трудился три недели, — сущие гроши». Из девяти рассказов пристроил три, заработал в общей сложности тысячу, а ведь совсем недавно не мог позволить себе бутылку кока-колы. На радостях в очередной раз напился и… затопил свой отель, оставив открытым кран в ванной, после чего послал Зельде две телеграммы. Первая: «„Пост“ взял у меня еще два рассказа. Умираю от любви к тебе». И вторая: «Продал права на инсценировку „На голову выше“ в „МГМ“
[48] за $ 2500. Люблю тебя, мою единственную». Добросовестно, до цента, отчитывается в письмах Зельде, какой гонорар удалось выбить, какова сумма выплаченного аванса и сколько еще «потиражных» он рассчитывает получить. И — на этот раз со щитом — едет уже официальным женихом в Монтгомери и дарит Зельде платиновые часы с брильянтом; о печальной судьбе этих часов еще будет сказано. Расстроенная было помолвка опять в силе. Парень со Среднего Запада доказал свою состоятельность (хотя состояния — скаламбурим — пока не нажил), однако судья Сэйр от этого союза, скажем прямо, не в восторге. И то сказать, жених не богат, не знатен, Принстон так и не окончил, к тому же выпивает, католик и ирландец, что тоже не делает ему чести. Минусов хватает, но против воли дочери верховный судья штата идти не решается, хотя и ворчит: «Тебе бы лучше, пока не поздно, расстаться с этим парнем, у тебя с ним ничего не получится». В чем-то, как бывает в жизни, оказался прав, в чем-то — нет.
И спустя всего неделю после выхода «По эту сторону рая», 3 апреля 1920 года, Зельда, верная своему слову, идет с Фицджеральдом под венец. Венчание происходит в нью-йоркском соборе Святого Патрика в присутствии шафера Скотта Ладлоу Фаулера и трех сестер невесты — Розалинды, Марджори и Клотильды. И — отметим — в отсутствие четы Сэйр. Свадьба играется в дорогом ресторане дорогого отеля «Билтмор» — почти обязательного атрибута нью-йоркских рассказов писателя. Вот теперь Зельда может быть спокойна: «вести жалкое, бесцветное существование» ей и Скотту не придется.
Глава шестая
«МЫ ЖИВЕМ БЕЗ ОГЛЯДКИ»
Да, жизнь молодоженов ни жалкой, ни тем более бесцветной никак не назовешь. Прожигать ее мистер Фицджеральд, которого журналист Гленуэй Уэскотт назвал «королем нашей американской молодежи», и миссис Фицджеральд, «варварская принцесса с Юга», начали сразу, без разгона, как они сами выражались, «без оглядки», с первых дней совместной жизни. Сначала — во время медового месяца в отеле «Билтмор», затем — в отеле «Коммодор», где, прежде чем подняться в номер, с полчаса крутились во вращающихся дверях, а Скотт вдобавок еще и сделал стойку на руках — от нахлынувшего счастья и от выпитого шампанского. А потом, спустя три недели после свадьбы, — на карнавале в принстонском клубе «Коттедж». Напившись, подравшись и, как следствие, лишившись в одночасье членства в клубе, куда в бытность свою студентом он так стремился, Фицджеральд с нимбом на голове, с крылышками за спиной, плохо вязавшимися с драчливостью, и с лирой в руках представил присутствующим Зельду своей любовницей. Зельда была в эту минуту ненамного трезвее мужа и нисколько не обиделась, гости же пребывали в замешательстве: любовницу, случается, выдают за жену, но чтобы жену за любовницу?.. Зельде надо отдать должное: в Принстоне, как, впрочем, и в любом другом месте, она от мужа не только не отставала, но даже задавала тон: выпив лишнего, опрокидывала тележки торговцев на Проспект-стрит, а на завтрак в «Коттедже» явилась с литровой бутылкой бренди, из которой щедро поливала поданный ей омлет. Чем убила сразу двух зайцев — и себя показала, и, как сказали бы в нашем отечестве, поправила здоровье.
