Тем временем возникла новая проблема. В свои четырнадцать лет Петр достиг половой зрелости, пора было женить его, дабы многочисленным потомством подкрепить хрупкую генеалогическую преемственность, идущую от тетки к племяннику. После оскорбления, которое пережил Петр Великий, пытаясь устроить брак Елизаветы с Людовиком, кандидатура французской принцессы исключалась. К тому же на католичку в России посмотрели бы плохо: Святейший Синод всегда опасался прозелитизма со стороны Рима. К тому же папистка могла оказаться особенно неподатливой по отношению к культуре страны. Лучше было выбрать лютеранку, разделяющую с Петром его изначальную религию и способную проявить уступчивость, повторив вслед за ним тот же духовный переход. И тут, уже не впервые, в заботы о будущем великой славянской державы деятельно вмешался чужестранный монарх.
Фридрих II, мало веря в стабильность русской политики и тревожась о ее грядущем, сколь бы отдаленным оно ни казалось, хотел укрепить позиции будущего Петра III, зная его склонность к воинским упражнениям в прусском вкусе.
Наследник трона Романовых питал безмерное почтение к Фридриху II, восторженно приветствовал все его победы
. Излюбленным развлечением его императорского высочества было разыгрывание подвигов своего героического кумира в кукольном театрике, специально для этого сооруженном в его покоях. Напрашивался вывод, что наследника надо женить на германской принцессе. Подошла бы Ульрика, сестра прусского короля, но он был очень привязан к своей семье и не хотел отпускать Ульрику в эту ужасную Россию. Поэтому Мардефельду было велено обойти молчанием эту возможность
. Требуемые достоинства имелись еще у молоденькой, пятнадцатилетней Софии Ангальт-Цербстской. Она приходилась царевичу дальней родственницей по матери, а та — сестрой покойному епископу Любекскому, некогда жениху русской царевны. На верность Елизаветы Голштейнскому дому можно было положиться
. Единственная возможная конкурентка Софии, достигшая брачного возраста, дочь Фридриха Августа Саксонского, принадлежала к враждебному лагерю, да и ее связи с Польшей исключали союз с православным князем. Итак, Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская привезла свою дочь на ее новую родину; она должна была шпионить там в пользу Пруссии до тех пор, пока новобрачная не придет ей на смену. Фридрих весьма рассчитывал па усердие мамаши, которая сможет несколько месяцев пробыть подле Софии. Он плел самые причудливые сети, будучи женоненавистником, предавался по-женски избыточным внутрисемейным козням. Чтобы сделать свою матримониальную стратегию более результативной, автор книги под названием «Анти-Макиавелли» дал согласие на брак Ульрики с Адольфом Фридрихом Голштейнским, наследником шведского престола, кузеном великого князя и братом принцессы Ангальт-Цербстской, — российская императрица одобрила этот план
.
В Петербурге прибытия обеих принцесс ожидали с лихорадочным нетерпением. Шетарди, вновь обосновавшийся в России с декабря 1743 года, и гофмаршал Семен Нарышкин, друг Лестока, устремились им навстречу, чтобы никакой враг им не помешал… Вдали от Петербурга они спокойно, без помех проинструктировали мать невесты Петра относительно ее будущих задач: в первую очередь ей надлежало послужить посредницей, получать письма от кабинета министров Фридриха и правительства Людовика, предназначенные исключительно для августейших глаз царицы. Также она должна была, как женщина женщине, открыться императрице, поведав об истинных и вымышленных интригах, что плетутся при российском дворе.
Когда маленькая семья Цербстских пожаловала в Зимний дворец 14 февраля 1744 года, все прошло наилучшим образом: Петр мгновенно пленился прелестями девушки. Елизавета, прослезившись, умилилась сходством ее матери с епископом Любекским, который был братом Иоганны
. Тем не менее случай едва не разрушил все их прекрасные планы: несколько недель спустя у великого князя проявились первые симптомы оспы. Много долгих дней он провел между жизнью и смертью. В свой черед занемогла и великая княгиня, ее терзал ужасающий жар. Враги группировки Фридриха тотчас перешли в наступление. Бестужев, ссылаясь на донесения попа-осведомителя, обвинил Софию, ставшую после православного крещения Екатериной Алексеевной, что она в вере неискренна и неблагочестпва. Чтобы испортить ее отношения с набожной Елизаветой, большего и не требовалось. Тут же министр предложил взамен другую кандидатку — Марию Анну Саксонскую. Но царица отказалась наотрез. Саксонская принцесса, связанная кровными узами с Габсбургами и альбертинской линией Веттинов, состояла в близком родстве с брауншвейгским семейством, подобный брак стал бы нежелательным поводом для сближения между Петром и Иваном VI. В случае, если предполагаемый преемник Елизаветы окажется бесплодным или преждевременно умрет, наследственные права низложенного маленького царя на трон Романовых укрепятся вдвойне. Подобный брак, разумеется, всего лишь гипотетический, представлял бы для Елизаветы дополнительную угрозу, ведь она основывала свою легитимность исключительно на идее богоизбранности Голштейнско-Романовской династической ветви. Впрочем, как только Петр выздоровел и быстро пошел на поправку, вопрос о другой невесте отпал сам собой.
Вокруг наследника образовался особый, молодой двор. На своей новой родине Петр Федорович популярности не завоевал. В 1742 году, когда он прибыл в Петербург, это был очаровательный, пластичный молодой человек, на чьем подбородке едва пробивался легкий пушок, затем, чуть повзрослев, он стал еще более внушаемым — к большой радости всех противоборствующих кланов — и покатился по наклонной плоскости. После своей второй тяжелой болезни он хоть и окреп, но стал ни дать ни взять похож на ходячий скелет. Тощий, словно гвоздь, как писал Фридриху II его посланник, «голова не больше яблока, ноги точно испанские восковые палочки»
; однако при всем том он предавался игре, злоупотреблял вином, а то и водкой, которой упивался до потери сознания. Ему нравилось общество голодранцев, младших голштейнских офицеров, женщин легкого поведения. Бестужев стал мишенью его неутолимой ненависти, наследник видел в нем причину всего, что ему было не по нутру. Разумовский тоже оказался объектом его упорной неприязни. Однажды он осмелился не встать при появлении его императорского высочества. Скандал! Петр вытащил шпагу и бросил вызов морганатическому супругу своей тетки, стоящему ниже его в придворной иерархии. Этих двоих насилу растащили, и они надолго стали врагами
. Такой инцидент должен был порадовать франко-прусский клан, но великий князь в конце концов своими выходками и наглостью повредил этому клану, помешав достигнуть главной цели — уничтожить кружок Бестужева. Престолонаследник афишировал свое презрение к русскому народу, оскорблял духовенство, пренебрегал самыми священными ритуалами православия, уплетал лакомства во время богослужения, забывал вовремя поклониться, во всеуслышание отпускал кощунственные замечания в надежде шокировать императрицу
. Что до Екатерины, юная супруга Петра страдала психосоматическими недомоганиями и искала спасения в книгах. Она более не имела права переписываться со своей семьей, в крайнем случае ее послания должны были проходить через коллегию иностранных дел. Ее немецких слуг отослали домой. Стоило ей подружиться с какой-нибудь фрейлиной или придворным, как эта персона тотчас отстранялась, переводилась против воли на другую службу или увольнялась
. Молодая чета была окружена соглядатаями. Репнин, потом Чоглоков, приняв на себя обязанности гувернеров, шпионили за обоими, прослеживая каждый шаг, любой поступок. Их императорские высочества, в 1740-е годы втайне благосклонные к франко-прусской группировке придворных интриганов, жили под постоянной угрозой, опасаясь, как бы Елизавета не лишила племянника наследства или не померла в одночасье. Несколько громких скандалов сделают их положение еще более шатким.
