Неужели танка действительно лучший инструмент, когда речь идет о том, чтобы отточить желание? Эта стихотворная форма, так хорошо послужившая Било-до, когда он только-только признавался в своих чувствах, теперь начинала на него давить и казалась слишком рациональной. В поисках средства, позволяющего облегчить слог и перо, он решил вернуться к фундаментальной простоте хайку, которое, по его убеждению, в большей степени способствовало бурлению фонтана эмоций.
Ваши груди — горы-близнецы
Вздымающие под моими пальцами
Свои упругие вершины
Сеголен, должно быть, оценила его инициативу, потому что сразу же перешла на тот же лаконичный стиль:
Могучий корень
Вибрирующий в моей руке
Переполнен обжигающим семенем
Таким образом, вновь повторилась история рождения хайку: отказавшись от лишних слов, будто сбросив на пол спальни одежду, поэзия предстала во всей своей первородной наготе. Но Билодо все было мало: недовольный медлительностью обычной почты, он стал отправлять свои послания через службы быстрой доставки. Сеголен тоже последовала его примеру, и время ожидания очередной корреспонденции сократилось до минимума. Обмен письмами ускорился так, что захватывало дух, но Билодо по-прежнему не хватало стремительности, и он начал посылать стихи прекрасной обитательнице Гваделупы, даже не дожидаясь от нее ответа, и вскоре стал писать по стихотворению в день. Вслед за ним и Сеголен стала посылать ему одно хайку за другим. Письмо от нее падало на коврик у двери почти каждое утро. Стихи хлынули потоком, сталкиваясь друг с другом и не выдерживая никакого хронологического порядка, хотя и по-прежнему перекликаясь в какой-то странной манере:
Цветок вашей плоти
Лепестки которого
Скрывают собой жемчужину
Отважьтесь ворваться в мое жаркое лоно
И бросьте якорь
В моем животе
Вот я рвусь вперед
Ты открываешь для меня свое лоно
И выпиваешь меня устами
Ты путешествуешь во мне
Созерцаешь мой пейзаж
Плаваешь в моем озере
Я путешествую в тебе
И проникаю в сердце
Твоей столицы
Землетрясение на море
Я взрываюсь внутри
И вспыхиваю сверхновой звездой
Цунами огня
Потоки вулканической лавы
Я умираю навсегда
Меня несет волна
У меня больше нет имени
Я лишь краска и цвет
Кожа звезд — натянутые паруса
Вечно движимые
Солнечным ветром
Девятнадцать
Вечно витать в облаках нельзя. Застигнутый наконец силой притяжения, Билодо спустился с небес на землю, все еще оглушенный затухающей вспышкой поэтического оргазма, который незадолго до этого ему довелось испытать. Значит, люди не врут, когда говорят, что от любви вырастают крылья. Ни одну женщину он не сжимал в объятиях так, как сжимал Сеголен в высоких поэтических сферах. Почтальон чувствовал, что она находится рядом и всецело принадлежит ему, точно так же, как он ей, и знал, что девушка тоже познала подобный внутренний взрыв. Он в этом был уверен — красавица с Гваделупы вместе с ним тоже вознеслась на вершину блаженства. Что еще после такого можно написать? Какие стихи сочинить, чтобы не вызвать разочарования после столь полного утоления страсти?
Может, что-нибудь нежное, что мужчина обычно шепчет на ушко возлюбленной на сон грядущий? В поисках вдохновения Билодо надел кимоно, задумчиво поглядел в окно и увидел, что над Буковой улицей лениво кружат снежинки. Неужели уже зима? Неужели прошло столько времени? Лето пролетело, будто комета, а он его даже не заметил, совершенно бесчувственный ко всему, что выходило за рамки его внутреннего мира? Он присмотрелся внимательнее и понял, что это не снег, а пух, роняемый деревьями в соседнем парке. Сходство показалось ему поразительным. Зима в разгар лета. Эта сюрреалистичная картина прекрасно вписывалась в настроение Билодо, его наконец посетила Муза, и из-под пера полились строки:
Как пух на асфальте
Ливень конфетти
Осыпает первым снегом
В ночи твое тело
Утомленное любовью
* * *
Маскарад облаков
Луна меняет облик
Нежный момент
Я стою на веранде
И думаю только о вас
Сухой, безжизненный каньон
Не орошаемый ручьями
В нем ничего не растет
Так и моя душа
В каждом промежутке меж вашими словами
Вы повсюду и везде
Рядом со мной
До ваших стихов
Я не знала
Что одинока
Он сторожит этот пес
Сторожит уснувшую хозяйку
Ради нее он умрет
Пусть я несчастный безумец
Стану вашим рыцарем
Вы оказываете мне
Слишком много чести
Но если на то
Ваша прихоть и каприз
Я буду вашей Дульсинеей
Ветряные мельницы
Меня не пугают
Тем более злые великаны
Боюсь лишь что вам будет неприятна
Моя унылая физиономия
На стене лицея старые часы
Верно сообщающие время
Обитателям квартала
Мое сердце бьется
Только ради вас
* * *
Бросив взгляд на календарь, Билодо с удивлением обнаружил, что в свои права уже давно вступил август. С тех пор как Гранпре покинул этот бренный мир, скоро будет год. Она быстро приближалась, эта роковая дата, перевернувшая всю жизнь молодого человека, но он ожидал ее без страха и печали, потому что она знаменовала собой не только кончину человека, но и начало чего-то нового, его собственное второе рождение, прелюдию их нежных эпистолярных отношений с Сеголен. Вполне очевидно, что этот день был значимым только для него — в ее глазах он ничем не отличался от всех остальных, но, несмотря на это, окончание первого года блаженства все равно заслуживало того, чтобы его отметить, пусть даже только в душе:
