Мир закружился вокруг Билодо — медленно, будто во сне. Он вращался в пространстве, спрашивая себя, что произошло. Еще один удар — и мир остановился, навалился на него, и он почувствовал спиной, какой он жесткий и твердый. Небо грохотало и полыхало молниями, бомбардируя тяжелыми каплями глаза. Он попытался пошевелиться, но не смог… и вдруг почувствовал, что ему ужасно плохо. В этот момент грозовое небо закрыл чей-то силуэт. Лицо знакомое, это Робер. Потом появился еще один лик, почтальона. Его он тоже узнал, потому что тот был не кто иной, как Билодо. У почтальона было лицо бывшего Билодо, Билодо до случившихся с ним превращений, того самого Билодо с гладко выбритыми щеками и ясным взором, которым он когда-то был.
Над ним склонилось его собственное бывшее «я».
Двадцать три
Как так может быть — он лежит на мокром асфальте и в то же время смотрит на себя сверху? Что это еще за магия? Билодо отчаянно пытался понять, пока еще не поздно, и вдруг внутренний голос прошептал ему слова хайку, которое предваряло и заканчивало сборник Гранпре:
Бурля как прибой
У подножия скал
Время бежит по кругу
Именно это с ним сейчас и происходило. Прошлое повторялось. Время сыграло с ним злую шутку. Завихрившись у скалы, вставшей у него на пути в тот момент, когда Гранпре бился в агонии, оно образовало водоворот, пленником которого и стал Билодо.
Неужели Гранпре это предчувствовал? И знал ли, когда писал это хайку, что оно станет пророческим?
Жизнь в виде петли. Билодо разбился о подводные рифы времени. Это было так монументально, чудесно и абсурдно, что он, превозмогая дикую боль, расхохотался. Он смеялся, глотая капли дождя, и чем больше смеялся, тем смешнее казалось ему происходящее. Потом у него перехватило горло, и смех тут же затих. По сути, ничего веселого в этом не было. Напротив, это была не комедия, а трагедия: он умирал, не зная утешения, потому что прекрасно понимал, что его смерть не станет избавлением, ведь достаточно было бросить один-единственный взгляд на Билодо и увидеть его глаза, жадно впившиеся в зажатое в его руке письмо, как тут же становилось понятно — на этом фильм не закончится, рано или поздно придет и его очередь, время опять побежит по кругу и образует петлю, наступит уже его конец, а потом та же самая история повторится с тем, кто придет ему на смену… и так далее до скончания веков.
Это было жестоко: Билодо был обречен на вечную, без конца повторяющуюся смерть, и ничто не могло отвратить этого проклятия. Разве что…
Не выпустить из рук письмо? Не дать ему исчезнуть в ливневом стоке? Держать его до тех пор, пока двойник его не заберет, не прочтет и, может быть, не решит отправить. Как знать, может, тогда его жизнь двинется по другому временному потоку? Он разорвет петлю и снимет проклятие? Билодо собрал последние силы и направил их в пальцы правой руки, которые чуть сильнее сжали письмо. Потом закрыл глаза, чтобы сосредоточить остатки воли, и вдруг увидел на экране закрытых век необычную картину: красный круг, точнее, вращавшееся огненное колесо.
Все та же проклятая петля. Змея, кусающая себя за хвост. Время, пожирающее само себя. Вдруг в памяти Билодо всплыло непонятное последнее слово, которое Гранпре пробормотал перед тем, как испустить дух: ему показалось, он тогда услышал «внису». Тогда он не понял, что оно означало, это слово, но теперь его смысл вспыхнул в голове со всей ясностью.
— …Энсо, — выдохнул он с последними эманациями жизни.
