Несмотря на крах этого оккультно-протестантского возрождения в Богемии, идеи розенкрейцеров пережили полосу разочарований. Вполне возможно, что масонство развилось на основе розенкрейцерства, хотя, как пишет Френсис Йейтс
[385], «истоки масонства — это один из наиболее часто обсуждаемых и спорных вопросов в области исторических изысканий». Масонство имело глубокие связи с алхимией, которая в середине XVII в. обрела почетный статус под маской химии, и формирование в 1660 г. в Лондоне Королевского общества можно напрямую связать и с розенкрейцерством, и с масонством. Приверженность масонства к таинственности и примитивным формам древних символических изображений привела к тому, что его корни кажутся еще более таинственными, чем они есть на самом деле. Именно масонство послужило образцом для позднейших тайных обществ, ставивших перед собой еще более экзотические цели.
Еще одна заметная составляющая в атмосфере мистических обществ середины XIX в. — последователи шведского химика Эммануила Сведенборга
[386], который в 1745 г. имел видение, побудившее его покинуть естественные науки и погрузиться в мир религии и теософии («познания Бога», или, точнее, «богомудрия»), призывая все Церкви объединиться в новой, универсальной религии. Первое Теософское общество было основано в 1783 г. в Лондоне и ставило перед собой задачу изучения учения Сведенборга и содействия изучению восточного и западного мистицизма. В годы Великой Французской революции общество распалось, и второе Теософское общество, возникшее в 1875 г., имело лишь косвенную связь со взглядами Сведенборга, но имело гораздо больше общего с новой модой на спиритизм и древнеегипетскую религию. Это Теософское общество, возглавлявшееся госпожой Блаватской — русской визионеркой, объездившей многие страны Востока, ставило себе цель заменить туманную христианскую духовность спиритов настоящими оккультными практиками.
Этот краткий и невольно поверхностный обзор особой сферы западной мысли, которую часто воспринимают с недоверием, привел нас к той же теме Грааля. В то время как масонство, которое за ширмой туманных ритуалов исповедовало вполне рациональные и практические идеи Просвещения, было прерогативой политиков и коммерсантов, людей от мира сего, художники и писатели предпочитали розенкрейцеровский путь, предполагающий духовное просвещение и откровение тайн, а потому ведущий к изучению и освоению наследия средневековых оккультных практик Это относится и к окружению Уильяма Блейка, творившего в начале XIX в., и к французским поэтам-романтикам, жившим на полвека позже. Интерес к мистическим и спиритическим идеям розенкрейцеров, а также к магии присутствует в произведениях Виктора Гюго, а также поэтов-декаден-тов, таких, как Жерар де Нерваль, Шарль Бодлер и Артюр Рембо, и символист Стефан Малларме. В 1890-е годы этот круг расширился, и в него вошли художники и музыканты. Показательно, что статья критика Мориса Барреса, опубликованная в газете «Фигаро» 27 июня 1890 г. под заголовком «Маги», подробно рассказывает о новой моде на все оккультное. Орден розенкрейцеров, созданный Жозефином Пеладаном, известным под псевдонимом Сар Мерадок, и получивший название «Орден Розы и Креста, Храма и Грааля»
[387], был задуман как структура, противостоящая первоначальным розенкрейцерам, которых Пеладан считал еретиками. Новый орден должен был стать католическим и, что особенно важно, иметь эстетическую направленность; и действительно, он занимал видное место в художественной жизни Парижа. Старший брат Пеладана также проявлял глубокий интерес к оккультизму и опубликовал немало работ по этой тематике. Сам Пеладан в 1883 г., за восемь лет до создания своего ордена, издал работу о Граале. Он был первым в ряду фанатиков этой темы, с которыми нам предстоит встретиться, и прежде чем отвергнуть его как эксцентрического безумца и сумасброда, необходимо признать, что попытки включить Грааль в круг оккультных тем являются важным элементом его образа в XX в., вызвавшим широкие отклики в искусстве. Несмотря на интерес Пеладана к драматическим эффектам, и прежде всего — условно «ассирийским» и средневековым, а также своеобразный шарм саморекламы, его деятельность привлекла внимание представителей художественного и литературного мира, включая таких известных композиторов, как Клод Дебюсси и Эрик Сати, но главными публичными выступлениями созданного Пеладаном ордена были ежегодные художественные выставки — «Салоны Розы и Креста», первая из которых, состоявшаяся в 1892 г., произвела настоящий фурор в художественных кругах Парижа. Посетителей выставки встречал духовой оркестр, исполнявший увертюру к опере Вагнера «Парсифаль», а полотна на темы оперы демонстрировались на целом ряде выставок. Известные гравюры Рогелио де Эгускиза на темы Грааля, вполне возможно, появились в результате встреч с Пеладаном во время посещения Байрейта. Постоянным участником этих выставок был и бельгийский художник Жан Дельвилль, и его «Парсифаль» — типичный плод восхищения Вагнером.
В области литературы заметным явлением стали публикации Поля Верлена в альманахе под громким названием «Святой Грааль», с которым сотрудничал Пеладан. Издателем альманаха, выходившего весьма неаккуратно, был Эм-манюэль Синьоре; всего в период 1892–1899 гг. вышло в свет двадцать номеров «Святого Грааля», причем последние были практически полностью написаны самим Синьоре. По случаю выхода первого номера, датированного 20 января 1892 г., Верлен прислал свои поздравления:
«Святой Грааль»… что за слова, что за название! Оно несет в себе двойной смысл: вершина современного искусства, пик вечной Истины. Святой Грааль, истинная Кровь, Кровь Самого Христа в сиянии золота. «Святой Грааль», «Лоэнгрин», «Парсифаль», триумфальная манифестация самой глубокой музыки, являющей собой, пожалуй, венец поэтических достижений нашего времени!»
Верлен был горячим поклонником Вагнера и уже включил в свой сборник «Любовь» стихи, посвященные «Парсифалю» и Граалю. Его «Парсифаль» — это изящный пересказ вагнеровской темы на пространстве сонета; а «Святой Грааль» — выражение подчеркнуто религиозных настроений поэта на склоне жизни, видение искупительной Крови Христа, потоком струящейся над Францией, «потоком Божьей любви, любви и сострадания», чтобы «принести спасение нашей земле, стать кровью, утоляющей жажду!».
