Звезды исчезли, кончились; светящийся мрак
под действием чар сгустился до цвета порфиры —
цвета звезды Империи, пылкого лона женщины
и торжественного величия Императора. Внутри
светилась некая странная точка
глубоко в области Логрии;
казалось, она проглотила все звезды лета,
опустошив порфирную ночь от всего ее содержимого, —
она, совсем крошечная, темно-розовая, светящаяся,
словно яйцо светлячка или даже (за гранью плоти и духа,
если только искусство королевского барда
при дворе в Камелоте
после всех его странствий сумеет найти слова для духа и плоти)
точка смыкания триединства Нераздельной Троицы,
когда все венцы и все хоры исчезают
и все видимое и слышимое уже ничего не стоит.
Уильямс использовал артуровскую легенду в качестве образца для своей индивидуалистической и в то же время подчеркнуто христианской философии. И хотя сюжеты и коллизии старых повестей сохранены, характеры и ценности у него совершенно иные. И однако его произведение неким мистическим образом явилось одним из величайших творений во всей артуровской литературе, в нем, как верно заметил К. С. Льюис, поэт и лирический герой сливаются воедино:
«Это, с одной стороны, вполне модернистское произведение, но оно спонтанно вырастает из книг Мэлори, и если король, и Грааль, и все спутники Галахада до сих пор служат — и служат превосходно — раскрытию мыслей поэта XX века, то это потому, что он более глубоко проник в то, что полуосознанно имели в виду старинные писатели, и показал, что важность этих идей останется неизменной до тех пор, пока на свете не исчезнут попытки соединения христианства с цивилизацией».
Для Чарльза Уильямса Грааль — символ возможности совершенного союза между землей и небом; это не просто встреча отдельной души с Богом, как это имело место в средневековых романах, а величественное, посланное человечеству откровение, бросающее дерзкий вызов темным и противоречивым свидетельствам истории.
Пересказы
Чарльз Уильямс практически полностью переработал повести и легенды о Граале, создав свой собственный новый миф. Другие писатели предпочитали более близко следовать средневековым оригиналам, создавая свои собственные вариации на темы этих историй и вводя новые идеи, не меняющие основной линии оригинального повествования.
Адольф Мушг в своем «Красном рыцаре» (1993) предлагает нам целый ряд вариаций одной версии — «Парцифаля» Вольфрама. Он следует поэме Вольфрама не только в основном сюжете, но часто и в мелких деталях. Автор избирает ту же позицию рассказчика, что и сам Вольфрам в оригинале, комментируя происходящее и время от времени вводя в повествование очередного персонажа. Сам сюжет расширен и превращен в роман объемом почти в тысячу страниц, поданный в современном стиле. Артур ничтожен и смешон; Круглый Стол — место бесконечных формальностей и словопрений. Некоторые из эпизодов выдержаны в гораздо более мрачных тонах: например, экстатическое воссоединение Парцифаля и Кондвирамур превращается в ожесточенную ссору. Чуть позже Кондвирамур спрашивает, существует ли Кундри в действительности, а Парцифаль яростно отрицает это, заявляя, что он знать не знает создание, которое завело его «в ад» — бездну духовного отчаяния. Даже то, что Парцифалю удается отыскать Грааль, не приносит ему устойчивого счастья: королевство Грааля в реальности представляет собой тоталитарное государство, где рыцари Грааля откликаются не на имена, а на номера. Парцифаль замечает и темную сторону Грааля, эмблемой которого служит не голубь, а сорока. Правда, Парцифаля коронуют и делают королем Грааля, но на пиру после коронации Грааль вместо ожидаемого обилия яств угощает всех отвратительной жидкой похлебкой. Королевство Грааля исчезает; Фейрефиз и Репанс де Шой, захватив с собой Грааль, ведут рыцарей в восточные страны, в поход, напоминающий Крестовый поход. Парцифаль и его семейство прощаются с ними, но, возвратившись в замок Мунсальвеш, с изумлением видят, что он исчез. Во время последней поездки ко двору Артура выясняется, до какой степени Артур и его окружение, да и сами рыцари не понимают Парцифаля. Оставшиеся продолжают жить по-прежнему; лишь Парцифаль, Кондвирамур и их дети уезжают: их путь лежит на родину Парцифаля. А в самом конце выясняется, что сотая глава, в которой, как обещано в оглавлении, «главные персонажи этой книги раскрывают свои секреты, а глава завершает сотню глав», попросту отсутствует. В книге нет ни развязки, ни хеппи-энда, или, возможно, они есть, но о них не сказано ни слова.
Сам Грааль по большей части блистает отсутствием; Треврицент, вместо того чтобы объяснить причину этого Парцифалю, произносит напыщенную проповедь о его грехопадениях и рассуждает о семи смертных грехах, после чего обращается к своему заждавшемуся подопечному:
«О юный господин, Грааль не позволяет ни искать себя, ни тем более обрести. Вы либо будете допущены к Граалю, либо нет. Я не спрашивал вас, кто вы; но теперь я опасаюсь, что вы — глупец, а то и хуже того — полоумный, и мой прекрасный монолог прошел мимо ваших ушей. Я дам вам книгу, которую вы можете прочесть завтра; в ней вы узнаете все, что только можно узнать о Граале. Поверьте мне, о Граале куда полезнее читать, чем искать его.
Вы не умеете читать? Нет, вы шутите, молодой человек».
Ссылаясь на заявление Вольфрама о том, что «он не знает ни единой буквы», Мушг изобретает некий алфавит, с помощью которого Треврицент собирается научить Парцифаля читать:
«Вы не умеете читать и хотите искать Грааль?! Знайте же никто из тех, кто не умеет читать, никогда не узнает, будет ли он призван на служение Граалю. Грааль призывает к себе письменами, появляющимися на нем. Письмена эти — не что иное, как надпись, падающая с неба, подобно камню. И тот, юго охраняет ее, охраняет и самого себя, иначе камень падет ему на голову, а надпись, которую он не разумеет, падет на его душу и раздавит ее».
После этого автор приводит алфавит, изложенный в виде аллитерационных определений и показывающий Парцифалю, каковы должны быть его отношения с собственным семейством и со всем миром, в том числе — Граалем.
Разрыв между письменным словом и его прочтением лежит в основе стиля Мушга: он рассказывает некую абстрактную «повесть о Парцифале», а не какую-то конкретную ее версию. Она одновременно и шутливо-иронична, и предельно серьезна, представляя собой ряд вариаций и каденций на тему «Парцифаля». Мушг считает Грааль невероятно могущественным, контролирующим жизни людей куда более непосредственно, чем в поэме Вольфрама, или, лучше сказать, воображает некую культуру, в которой «камень» считается источником всех обычаев и обрядов, со временем возникших в ней. О самом Граале он говорит:
«Лорд Титурель унаследовал сей сосуд, в который Иосиф Аримафейский, владелец Святого Гроба, собрал кровь Господа нашего. Когда же гроб оказался пустым, он запечатал сосуд, полный крови, и тот из века в век тайно передавался верным людям. Он заключал в себе страшную тайну.
