«Средние века так называемого Предания, или оккультной философии… шаткий и эклектично-обветшалый строй, копошащиеся, как черви, тамплиеры, розенкрейцеры, алхимики, масонские посвященные, неокаббалисты, опьяненные каплями реакционного яда, вытекающего из Грааля, готовые восторженно приветствовать любую неофашистскую Волю к Власти, горящие желанием заполучить визуальный эрзац своих невероятных видений из области параферналии Средних веков [эпохи варварства], сваливая в одну кучу Рене Генона и Конана Варвара, Авалон и царство пресвитера Иоанна».
Эко, кажется, прочел все и вся и вплел все темы в ткань своей гротескной новеллы, тонкости и аллюзии которой может заметить лишь тот, кто прекрасно разбирается в этом паноптикуме эксцентрических воззрений и литературных произведений, которые пародирует автор. Трое издателей, скорее для собственного удовольствия, чем ради дохода, решают воспользоваться документом Арденти, чтобы составить План, сводящий воедино все эти разрозненные элементы. План должен указать искателям карту, которая вместе с колебанием маятника Фуко в критический момент времени позволит обнаружить некий колоссальный источник скрытой энергии, и этот источник обеспечит власть над миром. Далее рассказчик продолжает:
«— Задача не в том, чтобы попытаться найти оккультные связи между Дебюсси и тамплиерами. Это может сделать каждый. Проблема в том, чтобы выявить оккультные связи между каббалой и, к примеру, свечами зажигания в автомобиле.
Я говорил не оборачиваясь, через плечо, но подкинул Бельбо идею. Через несколько дней он, обратившись ко мне, сказал:
— Вы были правы. Любой факт обретает важность лишь тогда, когда он связан с другими. Такая связь меняет перспективу; она заставляет вас думать, что любая мелочь в этом мире, любой голос, любое написанное или произнесенное слово несут в себе нечто большее, чем их буквальный смысл, что они раскрывают нам Тайну. Правило здесь совсем простое: предполагать, только предполагать…»
В новелле «Вера в фальшивки» Эко идет несколько другим путем, рассказывая о распространенном сегодня надуманном представлении о Средних веках:
«Будучи по определению антинаучными, эти Средние века прошли под знаменем мистического слияния микрокосма и макрокосма, и в результате они убедили своих адептов, что все сущее везде и всюду одинаково и что весь мир сотворен для того, чтобы в любом из своих аспектов возвещать одну и ту же весть. К счастью, весть эта утрачена, что делает ее поиски захватывающе увлекательными…»
Если «Маятник Фуко» — это предлагаемая Умберто Эко наглядная демонстрация принципа создания мистической вести в этой «тесной, филологически устойчивой» Вселенной, то первая часть этой главы — это пример использования такого плана применительно к Граалю, то есть на более скромном уровне. Я поставил себе жесткие ограничения: вся используемая информация должна быть подлинной и проверяемой в отличие от многих книг, излагающих некие «тайные истории», реальные детали которых не поддаются проверке. Но общий принцип здесь тот же самый. Давайте назовем его «аргументация по ложной ассоциации»; если два признанных факта имеют в себе нечто общее, следовательно, они связаны друг с другом. Мы начали с того, что попытались связать между собой молитву в «Повести о Граале» Кретьена с «Книгой заклятий». Да, эта молитва — действительно один из самых таинственных элементов в текстах о Граале. Эта молитва содержит «многие из имен Господа нашего», а не Бога и не является ритуалом, в котором используются имена Бога. Да, здесь можно говорить об аналогии с «Книгой заклятий», но не о прямой связи. Куда более близкие параллели можно выявить в аналогичных молитвах, фигурирующих в манускриптах XIV в.
[460]. В прологах таких молитв говорится, что «тот, кто называет их [имеются в виду имена Бога. — Пер.], не познает смерти в день смерти зла [male mort]». Это связано с суеверием в отношении святого причастия, бытовавшим в Средние века, и возвращает нас к куда более достоверному контексту мессы. Это относительно плохо изученная область, и не исключено, что исследователям удастся обнаружить и другие тексты, связанные с именами Бога.
Более того, вполне вероятно, что «Книга заклятий» имеет более позднее происхождение, чем поэма Кретьена: исследователи доказали, что в ней есть ссылка на труд, написанный в 1247 г. Другие ученые считают, что она появилась гораздо позже, в середине XIV в. Одной из бесспорных проблем здесь является тот факт, что еврейская каббала, из которой прямо заимствована часть этих имен, была неизвестна на Западе вплоть до конца XIII в., и хотя не исключено, что Кретьен и «Гонорий Фиванский» могли познакомиться с ней непосредственно по еврейским источникам, это является скорее исключением, и подобная датировка противоречит нашей аргументации.
Теперь нам остается предположить, что Кретьен де Труа и Робер де Борон знали, но не поведали нам, что история Грааля связана с Божественным видением. Сегодня мы не в состоянии это доказать, и гораздо более вероятно, что тема видения и явления Грааля восходит не к ритуальной магии, а к вполне ортодоксальным церковным кругам — цистерцианскому мистицизму. Визионерские элементы в «Перлесво» практически независимы от Божественного видения и наглядно показывают, что не существует никакой сложившейся традиции, касающейся природы Грааля. Между тем наша аргументация построена на том, что такая уникальная и самодостаточная традиция существует. Гораздо более вероятно, что связь между Граалем и Божественным видением — это эффектный плод воображения более позднего автора, развивающего тему Грааля как архетипа потира, используемого в мессе. К сожалению, мы вынуждены признать, что отождествление видения Галахада с Божественным видением вполне убедительно, но ни в коем случае не абсолютно.
Давайте на минуту предположим, что средневековые параллели между «Книгой заклятий» и Граалем — идея вполне логичная, и рассмотрим гипотетическую историю эволюции такой традиции. Сам факт того, что у Джона Ди был экземпляр «Книги заклятий», весьма интересен, но важным отсутствующим элементом в ней вплоть до XIX в. был сам Грааль. Магия Джона Ди не содержала в себе никаких элементов ритуальной католической практики, которые непременно присутствовали бы, если бы традиция «Книги заклятий» была частью его оккультного репертуара. По всей видимости, Ди собирал такие манускрипты как одно из проявлений своего общего интереса к магии. То же самое относится и к Бену Джонсону, который, в конце концов, в своем «Алхимике» едко высмеял практиков мистических искусств, что вряд ли позволяет видеть в нем ревностного приверженца мистической традиции. Точно так же предположение, будто красный щит Галахада является прототипом эмблемы розенкрейцеров, само по себе не лишено вероятия, но против нее говорит очень многое, в частности — крайне слабое знакомство со средневековыми романами в эпоху, когда создавались розенкрейцерские тексты. Куда более вероятным источником можно считать «Королеву фей» Спенсера, учитывая ее громадную популярность, в том числе и в окружении Джона Ди и в кругах английских интеллектуалов. Труд Э. Уэйта о Граале и «Книге заклятий», несмотря на оккультные интересы автора, в основном носит вполне научный характер, и только в заключение Уэйт обращается к спекулятивным и оккультным аспектам Грааля, и объектом его изысканий являются «книги, посвященные тайным речениям евхаристии или текстам тайного посвящения». Ни того, ни другого в «Книге заклятий» нет. Если ему уже был известен текст, который он искал (его работа о «Книге заклятий» появилась в 1898 г., а книга «Сокровенная церковь Святого Грааля» — в 1909 г.), то этот пассаж представляет собой завуалированную двойную игру. Короче говоря, наш короткий экскурс в мир «ответов» на вопросы о Граале имеет ничуть не большую ценность, чем любой из трудов-предшественников в том же жанре.
