Сохранились косвенные свидетельства, что короли Арагона проявляли особый интерес к потиру Тайной Вечери. Так, Хайме II Арагонский в письме к султану Египта, датированном 1322 г., просит последнего прислать ему потир, которым пользовался Христос во время Тайной Вечери и который находился в числе сокровищ, коими владел султан. Однако из этой затеи ничего не вышло. Сохранился другой документ, свидетельствующий, что век спустя король Альфонсо V Арагонский прямо отождествлял валенсийский потир с Граалем. На рисунке Писанелло изображен рыцарский шлем, созданный специально для Альфонсо. Шлем имел изящный гребень, изображающий Погибельное Сиденье — то самое, на котором сидел сэр Галахад в начале поисков Грааля. Есть данные, что такое же изображение украшало и его панцирь. И когда он в 1437 г. решил внести этот потир в кафедральный собор в Валенсии в качестве уплаты части своих непомерных военных расходов, клирики собора включили реликвию в опись, охарактеризовав ее так; «потир, в котором Господь Иисус освятил вино в кровь на Вечере в [Великий] четверг».
Таким образом, вопреки описанию Робера де Борона, назвавшего Чашу Грааля в числе важнейших реликвий, связанных с Распятием, и вопреки появлению именно в тот период в Западной христианской церкви множества аналогичных святынь — Крови Господней, Тернового венца, Святого копья — не сохранилось никаких сведений о том, что кто-либо в начале XIII в. владел Чашей Грааля. Спустя некоторое время, уже в начале XIV в., короли Арагона заявили, что являются обладателями потира Тайной Вечери, не называя при этом ее Граалем. И лишь в XV в. появились глухие свидетельства того, что король хотел бы отождествить валенсийский потир с Граалем.
Если владельцы блюда или Чаши Тайной Вечери не горели желанием отождествить свою реликвию с Граалем, они всего лишь следовали официальной линии Церкви в отношении историй о Граале, сводившейся к игнорированию и замалчиванию их. И все же в двух случаях видные иерархи Церкви показали, что им знакомы романы о Граале или, по крайней мере, повести весьма близкой тематики.
В свете возможных ассоциаций, проведенных Альфонсо V между валенсийским потиром и Граалем, надо отметить весьма любопытное совпадение, а возможно, и нечто большее: единственный текст священного плана, в котором упоминается Грааль, — это каталанская Libre de Gamaliel («Книга Гамалиила»), написанная патером Паскуалем, епископом Хаэна, который в 1300 г. принял мученическую смерть от мусульман прямо во время вознесения молитв при совершении мессы. В «Книге Гамалиила» связь Грааля с Евангелием Никодима приводит к смещению акцентов и преодолению границ между светскими романами и священными текстами. Так обстояло дело в раннем апокрифическом Евангелии Гамалиила, повествование в котором ведется от первого лица, соотносится с историями о Пилате (самая ранняя из них датируется началом V в.), от которых сохранились только фрагменты. Источником Паскуаля был один из вариантов Евангелия от Никодима, написанный на окситанском — языке южной Франции. Его анонимный автор создал новое апокрифическое предание, приписываемое Никодиму, Иосифу Аримафейскому и Гамалиилу. Последний из них — учитель св. апостола Павла. Этот текст включает в себя версию истории Лонгина-сотника, в которой Лонгин предстает слепым и кровь Господа, стекающая по его копью, приносит ему исцеление. Однако Паскуаль в этой связи замечает;
«Тогда Иосиф Аримафейский взял gresal, в который он собрал кровь Иисуса Христа, а также захватил копье [коим воспользовался Лонгин], и они все возвратились в город, за исключением родственников матери Иисуса Христа и иных, находившихся при ней: св. Иоанна Евангелиста и Иосифа Аримафейского».
Это единственный случай употребления слова gresal автором, принадлежащим к церковным кругам. Еще один автор, известный богослов Роберт Гросстет
[205], также был знаком с вариантом Евангелия Никодима, в котором Иосиф Аримафейский играет примерно ту же роль, что и в романе Робера де Борона. Когда Генрих III в 1247 г. приобрел в Иерусалиме реликвию Святой Крови для Вестминстерского аббатства, Роберт Гросстет написал специальный трактат, посвященный прославлению и возвеличиванию святыни. В нем он подробно описывал, как Иосиф омыл тело Христа после снятия Его со Креста. Смешанную с кровью воду, которой он омыл тело, Иосиф сохранил в «самом чистейшем сосуде. Чистую же кровь, истекшую из ран в руках и ногах Господа, он с великим почтением и честью поместил в ином благородном сосуде… как сокровище, не имеющее цены, каковое он хранил для себя и своих потомков». Это перекликается с описанием у Робера де Борона, однако само слово Грааль здесь не названо.
Другие писатели, по всей видимости — не принадлежавшие к церковным кругам, также сознавали связь между Евангелием Никодима и романами. Свидетельство тому — французская версия так называемой «Livre d’Artus» («Книги об Артуре»), представляющей собой часть более обширного варианта романа «Ланселот-Грааль». Совсем иного подхода придерживался Якоб Ван Мерлант, который в 1260–1265 гг. перевел произведение Робера де Борона на голландский. Вместо того чтобы рассматривать Евангелие Никодима как расширенный вариант текста романов, он использовал его для корректировки того, что он считал ошибками и отклонениями в оригинале, с которым он работал. Поскольку он имел дело с французским текстом, он снабдил его критическими замечаниями относительно подлинности той повести, которую он сам же рассказывал, и потому свел историю о Пилате, давшем чашу Иосифу, и о том, как последний собрал в нее кровь Христову, к двум коротким фрагментам.
Спустя два десятилетия он написал совсем другой труд — историю, основанную на латинской энциклопедии Винсента де Бьювэ, которая, как и оригинал, носила название «Зеркало истории» (Spiegel Historiael). Возникает ощущение, что Грааль волновал его, ибо хотя в произведении Винсента ему не нашлось места, тем не менее автор трижды делает критические замечания о романах о Граале. Так, в прологе он заявляет:
«Всякий, кому не доставляют удовольствия бредни о Граале, выдумки о Персевале и множество других выдуманных историй, должен предпочесть им это Spiegel Historiael… ибо здесь он найдет истинную правду и множество чудес, мудрости и превосходных наставлений…»
Он противопоставляет пустым развлечениям, которые приносят романы, свой серьезный труд — изложение реальной истории — по большей части той же аудитории. Но при этом весьма странно выбирать в качестве примера Грааль, отсутствующий в основном тексте «Зеркала», и приписывать только достаточно раннему выявлению им различий между романом и религиозным текстом. Он добавляет другое замечание, рассказывая об участии Иосифа Аримафейского в Распятии и снятии со Креста:
«Об Иосифе Аримафейском лжецы Грааля сочинили свои бессмысленные истории, каковые я почитаю полным ничтожеством».
Мерлант — это историк, которому довелось избрать для своего первого труда предмет, для описания коего он абсолютно не подходил по складу характера и сожалел о своей причастности к заведомому вымыслу. За его нападками на Грааль стояла не некая идеологическая программа, а всего лишь чистые и не испорченные тенденциозностью воззрения на историческую истину. Но даже в этом случае Мерлант, вообще говоря, был далеко не одинок в своей враждебности к Граалю. Церковь с глубоким подозрением относилась к миру романов; нападки священнослужителей на всякие фантазии и басни давно стали расхожим местом. И тем не менее Мерлант — единственный автор, который отважился прямо критиковать романы о Граале. В официальных церковных кругах царило глубокое презрительное молчание. Граалю было суждено оставаться вне круга интересов Церкви и быть объектом воспевания для поэтов, которые создали его, и восторженных читателей их творений.
