Затем хозяин дома повелел подать воды и полотенца. Те, чьей обязанностью это было, исполнили его распоряженье, и господин и юноша неспешно умыли руки теплою водой. Два отрока внесли изящный стол, резной, из кости, прочный и удобный — как сказано в той книге, в каковую и я заглядываю иногда, он сделан был из цельного куска — и постояли несколько мгновений пред господином с юным гостем, пока вошли другие двое слуг и принесли с собою двое козел. Древесные стволы, из коих искусно были сделаны те козлы, великолепным свойством отличалась: особой прочностью и долговечностью. Эбеновое дерево то было; оно и не гниет, и не горит, выдерживая оба эти зла. Вот — стол резной поставили на козлы и скатертью покрыли дорогой. Что мне сказать о скатерти роскошной? Ни папа, ни легат, ни кардинал обеда не вкушали никогда за таковой слепящей белизной. На первом блюде им подали румяную оленью ножку, приправленную специями с перцем и плававшую в ароматном жире. Им подали и много сладких вин — изысканных, душистых, дорогих, и золотые кубки для питья. Слуга рукой умелой нарезал им лучшие куски оленьей ножки, сложив их на серебряное блюдо, и подавал с румяными ломтями воздушного, поджаристого хлеба. Тем временем пред ними вновь Грааль неторопливо-чинно пронесли, но юноша опять не вопросил, кто пьет и ест из этой дивной чаши. Он помнил наставленье старика: не спрашивать, не задавать вопросов. Он в сердце эту заповедь хранил и постоянно вспоминал о ней. Но он язык свой сдерживал сильней, чем это делать подобало, поскольку всякий раз, когда Грааль пред ним неторопливо проносили почти пред самыми его глазами, а он не ведал, кто вкушает из этой чаши, он не решался спрашивать об этом. Однако он сказал себе, что прежде, чем он покинет этот странный замок, он должен все узнать от одного из слуг, что помогают при дворе. Он должен был дождаться утра, чтобы учтиво попрощаться с господином и остальною челядью придворной. Поэтому он отложил все это, сосредоточив все свое вниманье на кушанье и на питье.
Они не пропускали вин и блюд, что были ароматны и вкусны. Все яства их отменно превосходны; достойный муж и юноша всю ночь такими кушаньями услаждались, что впору графу или королю, а то и императору под стать. Когда ж они окончили свой пир, они опять продолжили беседу, а слуги им тем временем постели готовили и принесли плодов. О, то плоды изысканные были: и финики, и фиги, и мускат, и виноград душистый, и гранат, а в довершенье всяческих услад — имбирь и меды из Александрии… Там было много сладостных напитков: и пряно-ароматное вино, приправленное медами и перцем, и ягодное старое вино, и сок с сиропом, нежный и прозрачный… И юноша, не видевший доселе подобных яств и сладостных напитков, был изумлен донельзя. Тогда достойный муж проговорил:
— Друг мой, пора в постели отправляться. Я пойду спать, и если вы не против, вы можете лечь в моих покоях, а если вам угодно здесь остаться — ложитесь прямо здесь. Я же не чувствую сил встать на ноги: меня отнесут на носилках.
В это время из соседней залы вышли четверо крепких слуг и, взяв за четыре угла простыню на ложе, на котором сидел господин, отнесли его туда, куда им было приказано. Другие слуги остались с гостем и прислуживали ему, мигом исполняя все его просьбы. Как только он попросил, они мигом сняли с него башмаки и одежду и укрыли его покрывалом из чистейшего белого льна.
Он мирно проспал до утра, когда уже настал день и все в доме давно поднялись. Но ему не удалось дождаться никого, кто прислуживал бы ему, и ему, понравилось ему это или нет, пришлось одеваться самому. Видя, что у него нет другого выбора, юноша сам натянул обувь, не дожидаясь, пока ему помогут. Затем он решил надеть доспехи и обнаружил, что они принесены и сложены на столе. Надев доспех и облачив железом свои отдохнувшие члены, он направился к дверям соседней залы, которые, как он видел ночью, были не заперты. Но теперь, попытавшись открыть их, он обнаружил, что его старания тщетны, ибо двери наглухо заперты. Он принялся стучать и звать на помощь, но все было напрасно. Накричавшись вдоволь, он вернулся к двери зала. Обнаружив, что она открыта, он вышел и спустился по ступеням, желая узнать, оседлан ли его конь, и увидел, что его щит и копье прислонены к каменной стене. Юноша вскочил в седло и отправился на поиски по двору замка, но нигде не нашел ни единой живой души, ни слуги, ни оруженосца. Направившись к воротам замка, он обнаружил, что они открыты, а подъемный мост опущен. Итак, когда ему настало время уезжать, ничто не препятствовало ему покинуть замок. Увидев, что подъемный мост опущен, наш юноша подумал, что слуги, вероятно, отправились в лес, чтобы взглянуть, не попалась ли дичь в их силки и капканы. Он не испытывал никакого желания оставаться здесь дольше и решил поискать слуг в лесу, чтоб выспросить, не скажет ли кто-нибудь из них, почему копье кровоточит (может быть, с ним что-то случилось) и куда подевался Грааль. С этими мыслями он выехал из ворот; но не успел он миновать подъемный мост, как вдруг заметил, что копыта его коня зависли в воздухе. Конь сделал громадный прыжок; и если б он не взмыл высоко над землей, ему и всаднику его пришлось бы туго. Наш юноша обернулся назад, чтобы взглянуть, в чем дело, и… с удивлением увидел, что подъемный мост поднят. Он крикнул и позвал, но никто не ответил ему.
— Эй! Кто-нибудь! — воскликнул он. — Кто б ни был ты, поднявший мост, откликнись, отзовись! Выходи и позволь мне взглянуть на тебя: я хочу кое о чем спросить тебя.
Увы, он понапрасну тратил время на эти восклицанья и призывы, ибо никто ему так и не ответил».
Я позволил себе привести столь длинную цитату, ибо она послужила оригиналом для всех последующих описаний Грааля, его появления и антуража этой сцены. Как мы вскоре убедимся, все эти детали имеют исключительно важное значение для наших изысканий. Все это приключение изложено как целая цепь живых картин, которые мы видим глазами Персеваля. Поначалу он тщетно пытается отыскать указанный ему замок, печалясь, что глаза его так долго не замечают его, но, наконец, он все же видит его внизу, в долине. После того как Персеваль оказывается внутри замка, ряд реально зримых картин разворачивается с новой силой, достигая своей кульминации в описании процессии, во время которой ее участники несут копье и Грааль. Здесь все описано предельно просто — так, как мог видеть это Персеваль; показательно, что при этом описываются только его эмоции, а чувства прочих участников даже не упоминаются. Мы наблюдаем и воспринимаем эту процессию именно так, как наблюдал и воспринимал ее Персеваль. Кретьен при этом преследует двоякую цель: показать впечатление, произведенное необыкновенной роскошью и странным великолепием на наивного юношу, и задеть за живое свою потенциальную аудиторию этой необъяснимой и таинственной сценой, которая должна возбудить в читателях интерес к продолжению этой истории. Это плод искусного мастера-повествователя, изобразительный прием и четко очерченный психологический рисунок.
Когда Персеваль отправляется серым, хмурым утром в неизвестность, покинув странно-пустынный замок, мы преодолели еще только две пятых «пути», то бишь сюжета этого незавершенного романа Кретьена. Персеваль впервые понимает, что проявленное им отсутствие сострадания и участия к судьбе раненого короля обрекло последнего на продолжение страданий и скорбей, а его безрассудный отъезд в известном смысле явился причиной смерти его собственной матери. Это самая низшая точка падения в его судьбе. С нее начинается его покаяние и духовное возрождение, ибо следующей его встречей становится встреча с девушкой, у которой он похитил заветное кольцо. Персеваль возвращает кольцо и примиряет ее с возлюбленным, раскаиваясь и принимая всю вину на себя. Артур со всем своим двором отправляется на поиски Персеваля, который в качестве акта мести Кэю выбивает его из седла, ибо последний издевается над ним, когда юный рыцарь, забыв обо всем, созерцал три капли крови на снегу, которые напоминали ему его любимые цвета.
