Наконец Фло встала со словами:
– Мне пора.
Он понимал, что она не может остаться, но Тибору не хотелось быть в одиночестве. Уже давным-давно перевалило за полночь. Фло добавила:
– Ты решил по поводу завтра? Поедешь со мной в Халл? Мне нужно знать.
– Я поеду отчитываться о произошедшем, – ответил Тарент. Ему не нравилась идея стать сексуальной игрушкой, торчать в номере отеля, пока она общается с начальниками штабов, солдатами и принцами. – Я хочу как можно быстрее попасть домой. А тебе нужно руководить страной.
Она никак не отреагировала.
– Между Фермой Уорна и территорией АМП постоянно курсирует вертолет. Если процедура пойдет в обычном формате, как это происходит в УЗД, когда кто-то из дипломатов возвращается из-за границы, то она не займет больше пары дней. А мне придется пробыть в Халле как минимум четыре дня. Хочешь попытаться? Мне хочется, чтобы ты приехал.
– Хорошо, – сказал он, но в голове Тибора роилось слишком много мыслей. Связь с Фло ничего не изменила в его жизни, разве что на миг и временно. Внезапно все закончилось, а ему не хотелось, чтобы она уходила.
К скорби по Мелани прибавилось ощущение вины из-за того, что он оказался в постели с этой женщиной. Он впервые изменил жене, так, по крайней мере, сейчас себя чувствовал. Несмотря на это Таренту все равно хотелось остаться с Фло. У него больше никого не было, а она его хотела. По ее словам. Дальнейшая жизнь без нее станет пустой и бесцельной. Тарента охватило непреодолимое и одновременно иррациональное желание удержать ее, хотя бы отсрочить момент, когда она выйдет из комнаты. Тибор не испытывал ничего подобного много лет: подростковую влюбленность, увлечение хорошенькой девушкой, которая заявила, что он ей нравится.
– Я увижу тебя в «Мебшере» завтра?
– Да.
– Я хочу быть с тобой, Фло. Пожалуйста, останься.
– Доброй ночи, Тибор. – Она наклонилась и подставила щеку для целомудренного поцелуя.
Но осталось что-то еще, что-то незавершенное. Когда Фло отвернулась, Тарент поинтересовался:
– А кто был тот человек, о котором ты меня спрашивала? Какой-то голландский ученый вроде.
– Его зовут Тийс Ритвельд, но он не просто ученый. Вернее, не в том смысле, который ты, скорее всего, вкладываешь. Он академик, физик-теоретик.
– Ты утверждаешь, что я с ним встречался?
– Так сказано в твоем досье.
– Наверное, какая-то ошибка. Это имя мне ничего не говорит.
– Но в досье другая информация. Вы встречались довольно давно. Если ты забыл…
– Я никогда не встречался с таким человеком.
– Хорошо. – Фло уже открывала дверь. Лампочка на замке стала зеленой. – Я не могу заставить тебя отправиться в АМП со мной, но, когда закончишь на Ферме Уорна, приезжай. Ты был там, когда убили твою жену, ты встречался с Ритвельдом. Все это звенья в цепочке, которую я пытаюсь воссоздать. Ритвельд открыл сближение. Это что-то тебе говорит?
– Нет.
– Над этим мы сейчас работаем. А еще в Турции должна была случиться яркая вспышка в небе. Ты видел вспышку?
– Кто-то из сотрудников госпиталя говорил, что заметил вспышку непосредственно перед взрывом.
– Это еще одно звено, Тибор. Нам известно о таких вспышках над эпицентрами взрывов, но мы не знаем, что это такое. Не НЛО. Они как-то связаны со сближением.
– Но я сам ничего не видел.
– Ты был там. Этого достаточно. – Она открыла дверь. – В любом случае я хочу увидеть тебя снова. Ты знаешь, как меня найти.
– Но как я выйду на связь, если что-то пойдет не так? – Дверь закрылась. – Ты даже не сказала мне свою фамилию, – спросил он в пустоту.
Тень двигалась по смятой поверхности постели – покачивающаяся веточка с дрожащими на ветру листьями в тонком луче света, пробивавшемся под углом внутрь комнаты. Фло оставила после себя свой аромат: в душном воздухе номера, на простынях и в его мыслях. Ему стоило бы знать, что она покинет его так же внезапно, как пришла: на своих условиях и ради своих желаний. Хотя желания были обоюдными. Только что она была здесь, и вот уже ее нет. Тарент все еще слышал ее шаги, удалявшиеся по коридору. Он был физически вымотан после тряского путешествия, разговоров, секса, но при этом насторожен и взбудоражен, не готов ко сну. Тибор подошел к окну и приподнял жалюзи, впуская в помещение искусственный свет с улицы. Затем потянул еще раз за задвижку, и, к его удивлению, ручка, высвободившись от краски, которая опечатывала раму по периметру, внезапно поддалась и окно открылось. Восхитительный ледяной воздух, клубясь, вился через узкую щель. Снаружи холодный ветер бушевал между низкими зданиями. Он трепал кроны деревьев, шелестя листьями, а ведь Тарент думал, что никогда в жизни уже не услышит этот звук. Внезапно он вспомнил какие-то картинки из детства, как играл в лесу, где росли колокольчики и где ждала мать, о подростковом романе, долгих и невинных прогулках по сельской местности, а еще о каникулах в северной Германии, и все это на фоне шелеста и шуршания сочной зеленой листвы на ветру. Тарент прижался лицом к холодному стеклу, глядя на подсвеченные снизу листья, мрачно трепетавшие на фоне неба. Он ощутил приятное дуновение сквозняка на шее и плечах, подумал о холодных днях, темных ночах, минувших перспективах. Он пытался вспомнить и другое, каким оно когда-то было, не так давно, еще при его жизни, но теперь, когда Фло оставила его одного, в голову лезли мысли только о жарких, убийственных днях в Анатолии, о безнадежном и нескончаемом зное, голых холмах, бесплодной земле, детском плаче, прерывистых взрывах мин и грохоте куражливой стрельбы, об изувеченных конечностях, звуках и запахах человеческой смерти.
Часть вторая
La rue des betes
[8]1
Провидец
До Гавра еще было довольно далеко, но корабль заглушил двигатели и почти остановился, покачиваясь на темной зыби. Я покинул шумные нижние палубы после непростого часа в кают-компании, где я чуть не задохнулся в душном помещении среди множества страдающих морской болезнью мужчин. Я только что узнал, что мое звание капитан-лейтенанта (временно исполняющего обязанности) подразумевает некоторые привилегии, в том числе возможность укрыться снаружи на ветреной шлюпочной палубе. Стоял поздний вечер в холодном ноябре, и с юго-востока дул сильный ветер, но я стоял в темноте прямо за дверью, с благодарностью вдыхая чистый ледяной воздух. Мало кто из нас был настоящим матросом, и зыбь на море стала неприятным сюрпризом. Меня пощадила mal de mer
[9], но звуки и зрелище, царящие в кают-компании, все сложнее было переносить.
Я отошел от двери, ощупью пробираясь в темноте вдоль поручня. Палубу освещал лишь месяц, да и то лишь периодически, поскольку ветер гнал по небу густые облака. Когда-то здесь, наверное, стояли шезлонги для пассажиров, но их убрали. Теперь палуба превратилась в склад военной техники, которую я мельком видел при солнечном свете в Фолкстоне, когда мы поднимались на борт: грузовики, телеги, большие ящики, неопознанные предметы, скрытые под брезентом. Даже в дневное время невозможно было понять, что за materiel
[10] там прячется. Я искренне надеялся, что не боеприпасы.
