Техническим сектором эскадрильи командовал старший сержант авиации Джек Уинслоу, служивший в ВВС с 1935 года, и новобранцам он казался воистину всеведущим. Под его началом работали два младших сержанта, «Стив» Стивенсон и Эл Харрисон. Они понимали, что делают, но остальные рядовые, публика самая разношерстная, хоть и вносили лепту в воздушную войну, но в глубине души были далеко не так сильно уверены в собственных способностях.
Майк Торранс, который считал себя таким же, как окружавшие его молодые механики, пошел служить в ВВС, потому что хотел летать. Он был долговязым парнем, ростом около ста восьмидесяти сантиметров, как оказалось, слишком высоким для боевых вылетов. Именно поэтому на первом же медосмотре его кандидатуру отвергли. До войны он учился на архитектора, но в восемнадцать уже не мог усидеть на месте. Майк хорошо рисовал, но больше любил книги и музыку, пробовал писать рассказы и сочинять поэмы. Когда архитектурная компания стала трудиться на нужды фронта, Майк остался без работы и тут же поступил на военную службу, а через пару месяцев уже выучился на квалифицированного механика.
Первый «Ланк», который прибыл в Тилби-Мур, предназначался для одного из самых опытных пилотов эскадрильи, младшего лейтенанта Сойера. Тот уже провел целую серию боевых вылетов и проделал треть второй. Он и его ребята устроили летное испытание новой машине прямо в тот же день, когда прибыл самолет, и потом Торранс, как и многие другие в части, с плохо скрываемой завистью наблюдали за тем, как техники, обслуживавшие тот полет, приступили к проверке бомбардировщика после приземления.
3
В течение двух недель после доставки первого «Ланкастера» 148-ю эскадрилью полностью укомплектовали, и после нескольких дней пробных стрельб, ознакомительных полетов и приготовлений самолеты ввели в эксплуатацию. Война явно не собиралась заканчиваться. Наземные боевые действия шли в основном в СССР после прорыва блокады Сталинграда. Сталин потребовал от Великобритании и США открыть второй фронт, чтобы ослабить давление на Советский Союз, но мало кто верил в такую возможность. Максимум, что могли предложить союзники, – начать постоянные бомбардировки Германии. Восьмая воздушная армия США теперь базировалась в Британии и начала дневные рейды, но янки несли огромные потери.
148-я эскадрилья взяла на себя ночные вылеты. В анналах ВВС этот период получил название «Битва за Рур»: это была серия налетов на комплекс промышленных городов, расположенных на северо-западе Германии. Два или три раза в неделю, начиная с середины марта этого года, звенья «Ланкастеров» вылетали по ночам, которые становились все короче, чтобы присоединиться к другим бомбардировщикам, направлявшимся через Северное море. Разумеется, самолеты эскадрильи получали серьезные повреждения, а некоторые обратно и вовсе не возвращались.
«Ланкастер» под управлением капитана авиации Энди Эверетта разбился в конце марта. Это был «Л-Легкий», самолет, который Торранс обслуживал ежедневно. Машина сгинула где-то над Дуйсбургом, предположительно, ее сбили. Только спустя несколько недель в Тилби-Мур узнали, что из семи членов экипажа Эверетта выжили все, кроме одного: стрелок, канадец по имени Кен Эксент, не смог выбраться из горящего самолета. Остальным удалось спуститься с парашютом на землю, где их взяли в плен. Торранс и остальные ребята об этом еще не знали, когда спустя три дня после катастрофы с тяжелым сердцем принимали новый «Ланк», присланный на замену. У этого позывной был «К-Копатель».
Самолет доставили ближе к вечеру, но загнали на запасной аэродром, и наземная команда начала осмотр только следующим утром. День выдался серый, дождливый, редкие деревья по периметру летного поля гнулись под порывами ветра с Северного моря, которое раскинулось неподалеку на востоке. Майк Торранс впервые проводил техосмотр самостоятельно, без надзора. Над бомбардировщиком уже работало несколько техников. Поскольку на самолете прилетел гражданский экипаж, турели были не оснащены, и оружейникам прежде всего требовалось установить пулеметы. Стоял страшный шум, капоты из плексигласа открыли, и внутри самолета было холодно и дул сквозняк.
Торранс залез в кабину, поскольку пилот, перегонявший самолет, сообщил, что высотомер барахлит. Майк заранее забрал на складе новый на замену. Удаление неисправного прибора, установка и подключение – работа относительно простая. Единственная трудность, как обычно, заключалась в том, что за приборной панелью почти не было места, и Майку пришлось лечь, чтобы добраться до задней стенки панели. Пальцы и суставы Торранса из-за таких сложностей постоянно украшали ссадины.
Покончив с заменой, он сверился с актом приемки самолета, посмотрев, не указана ли там еще какая-то поломка. Вставать Торранс не стал, хотя в спину врезались педали рулевого управления. Ложиться тут было неудобно, а иногда и болезненно, поэтому заново проделывать всю процедуру ему не хотелось. Однако в отчете значилась лишь «неисправность высокомера».
Почерк был неуклюжим и закругленным, как у ребенка, но орфографической ошибке Торранс не удивился. Пилоты зачастую заполняли эти отчеты в спешке, иногда даже на ходу, пока самолет выруливал на запасной аэродром.
Майк уже хотел встать, чтобы продолжить техосмотр, и тут заметил какой-то плоский цветной прямоугольник под креслом пилота. Он потянулся, вытащил предмет и поднялся на ноги.
Это был бумажник, но изготовленный из плотной ткани, а не из кожи. Судя по всему, там лежали какие-то бумаги: от нажатия там что-то зашуршало. А еще несколько монеток. Таких застежек Торрансу не доводилось видеть: два кожаных шнурка несколько раз обернули вокруг бумажника и связали узлом. Это явно была личная вещь, наверняка очень дорогая для владельца, и, стоя в холодной кабине с бумажником в руке, Майк неожиданно почувствовал себя виноватым, словно украл его.
Торранс знал правила: обо всех личных вещах, найденных в самолете, следовало немедленно доложить. Он поискал глазами дежурного сержанта, но не нашел. Все остальные вокруг сосредоточенно работали.
Майк решил вернуть бумажник сразу после дежурства, сунул его в нагрудный карман, застегнул и продолжил техосмотр.
Вскоре он забыл о находке и вспомнил о ней только вечером, когда собирался идти в столовую на ужин, но, нащупав в кармане прямоугольный предмет, пропустил сослуживцев вперед. Оставшись в одиночестве, он впервые внимательно осмотрел бумажник.
Тот переливался разными цветами: ярко-желтые и оранжевые круги, зеленые полосы вокруг них, ярко-красные стежки по бокам. Что-то в сочетании этих цветов вызвало у Торранса приступ ностальгии, тоску по прошлой жизни, которая вроде не так давно была, но казалась недостижимо далекой: долгие дни в детстве, игрушки, воспоминания о саде, полном цветов, о доме, где он жил с родителями и сестренкой. Сейчас он оказался в выцветшем мире серости. Великобритания во время войны превратилась в страну неосвещенных улиц, заколоченных окон, неработающих вывесок. На базе все носили полинявшие голубые спецовки и куртки, бежевые или серые рубашки, серые пуловеры и темно-синие фуражки. Самолеты были черного или темно-коричневого цвета. На поле росла трава, но ее покрывали пятна и прожилки грязи. Взлетно-посадочные полосы – длинные тусклые полосы из бетона. На небе, казалось, постоянно висели тучи. Торранс жил и спал в сборном бараке типа «Ниссен» из голых металлических листов, ангары ради маскировки красили темным, а главные корпуса или оставляли просто кирпичными, или тоже покрывали зелено-коричневой краской.
