Она смяла бумажные мешки, которые принесла, и сунула обратно в сумку, а потом сказала:
– Вам не понять, что это для меня значило, Майкл. Я знаю, что вы не Томаш. Я понимаю, что, подумав так, ошиблась, но я была просто ошеломлена, увидев вас.
– А как давно вы не виделись?
– Уже четыре года прошло, с тридцать девятого. Вам сколько сейчас, двадцать два?
– Двадцать один.
– Томашу было примерно столько же, когда я в последний раз видела его. Вы выглядите точно таким, каким я его помню. Это даже жутковато. Но, разумеется, я не знаю, что случилось за эти четыре года. Он мог сильно измениться.
– А были какие-то вести?
– Нет, с тех пор как вторглись нацисты. Должна признаться вам. Сегодня… я хотела встретиться с вами только для того, чтобы получить свой кошелек обратно. Я собиралась взять вас в короткий полет, чтобы выразить благодарность, захватила с собой поесть, поскольку проголодаюсь, и в расчете на вас. Вот и все. Короткий полет вокруг вашего летного поля, парочка сэндвичей, может быть, небольшая прогулка и беседа. Очень по-британски, как мне нравится. Пока я не увидела вас, я даже не подозревала, что наша встреча произведет на меня такое впечатление. Я должна была вам это сказать.
10
Майкл Торранс пишет:
1953 год. Десять лет прошло после моей встречи с Кристиной Рошка. Вторая мировая война давно закончилась, прошлое кануло в Лету, все изменилось в мире, в моей жизни да и вообще в жизни людей. Я больше не тот желторотый юнец, каким был тогда. Но в тот теплый день в начале 1943 года Кристина поведала мне, как оказалась в Британии и стала пилотом ВТС. Разумеется, она рассказывала по-своему, с ее милым акцентом. Эту особенность я передать не смогу, но Кристина настолько вскружила мне голову, что все сказанное врезалось в сознание. Я не забыл ее историю. Разумеется, она не отличалась от многих судеб того времени: многие молодые люди встречались ненадолго во время войны, а потом расставались навеки, иногда при трагических обстоятельствах. Через некоторое время мне удалось сделать кое-какие записи, но в действительности ее рассказ по-прежнему был жив в моей памяти. Я помнил все, ну или так я считал. Я все собирался записать ее слова и наконец сделал это. Точно, как только мог. Я пытался писать так, как она говорила, хотя на самом деле ничего кроме версии, которую я запомнил, у меня нет.
Я все еще надеюсь, что однажды Кристина прочтет это и поймет, что в ее жизни во время войны было не одно трагическое расставание, а два.
11
Пилот
Я родилась на маленькой ферме в Краковском воеводстве, примерно в двадцати километрах к востоку от города. Кругом простирались поля, и неподалеку находилась деревенька под названием Победник. У меня было трое братьев и сестра. Моего отца звали Гвидон Рошка, а мать – Джоанна. Мы жили бедно, в детстве я часто голодала. Родители следили, чтобы я исправно посещала школу, и учеба мне очень нравилась.
Когда мне исполнилось одиннадцать, отцу удалось продать бóльшую часть своего стада одному знакомому, которого он знал как местного землевладельца. Ненадолго жизнь моих родителей кардинально изменилась, но для меня та сделка имела еще более важное значение. Оказалось, тот землевладелец – важный аристократ и законотворец, и во время переговоров он, должно быть, приметил меня. После продажи скота я, к своему ужасу, обнаружила, что заодно продали и меня, я должна была перебраться к нему в дом в качестве компаньонки для его ребенка. Можете представить, что я тогда чувствовала? Казалось, мои родители от меня отказались, бросили, потому что не любили. Я обманула все их ожидания. Мать плакала три дня напролет, а отец не разговаривал со мной. Позднее оказалось, что это вовсе не рабство, а лишь добровольное соглашение, и сделку можно расторгнуть в любой момент, а намерения всех взрослых были хорошими, хоть и ошибочными Но в то время я об этом не знала.
Вскоре меня отвезли в центр Кракова, где высадили неподалеку от Флорианских ворот у черного входа в старинный красивый особняк Старого города, частично выходивший на Рыночную площадь.
Ему предстояло стать моим постоянным местом жительства. Я была девочкой с бедной фермы, и богатство той семьи меня поразило и напугало: десятки слуг, пышно обставленный и роскошный дом. В тот же день началась новая страница в моем образовании и воспитании, и первым делом мне вдолбили в голову, что нужно быть очень осмотрительной и не рассказывать посторонним о жизни семьи. О предусмотрительности я и сейчас не забыла, но могу сказать, что Рафал Грудзинский, граф Ловичский, был одним из самых богатых и влиятельных людей в Кракове. Он владел большими сельскохозяйственными угодьями, а также несколькими промышленными компаниями в северной части Польши, а более я ничего не могу рассказать о нем. Понятия не имею, что случилось с ним и его супругой после того, как нацисты, а потом Советы вторглись в нашу страну.
Я получила хорошее образование, мне прививали учтивость и манеры того класса, к которому я присоединилась и в котором росла. В семье Грудзинских я жила с 1928 по 1939 год, выполняя роль, предопределенную мне в тот момент, когда меня отдали родители. Сначала я не совсем понимала, в чем она заключается, но потом узнала, что после рождения единственного сына Томаша пани графиня больше не могла иметь детей.
Меня забрали к Грудзинским в одиннадцатилетнем возрасте, а к шестнадцати годам я стала, как мне казалось, полноправным членом семьи. В глубине души я понимала, что я все еще лишь маленькая крестьянская девочка, но воспитание придало мне внешний лоск, нужный для столь влиятельной семьи, имевшей вес в обществе.
Граф был известным и увлеченным спортсменом: плавал, ездил верхом, стрелял, ходил под парусом, занимался альпинизмом. Всему этому он отдавался с жаром, принимая участие в любых соревнованиях, каких только можно. Польша по большей части бедная страна, а граф был богаче, чем я могла себе представить. В 1934 году, сразу после моего семнадцатого дня рождения, он заинтересовался авиацией, купил маленький и быстрый самолет, научился летать и через год уже принимал участие в соревнованиях на международном уровне в нескольких европейских странах: на юге Франции, вдоль Балтийского побережья Германии и Польши, в Австрии, Швеции и Эстонии. Сначала он просто исчезал из Кракова на пару недель, а потом возвращался либо ликующим, либо подавленным, но вскоре захотел, чтобы и члены семьи сопровождали его на подобных мероприятиях. Графиня не проявила ни малейшего интереса, а значит, мы с Томашем и свитой из слуг стали группой поддержки.
Стоит описать, как развивались наши отношения с Томашем. Сначала я находилась в полном восторге. Он был примерно того же возраста, всего на пару недель старше, но родился в обеспеченной семье. Потом он показался мне сложным в общении и высокомерным. Я думаю, это правда, что какое-то время мы искренне ненавидели друг друга.
Но в течение нескольких лет, примерно когда мы начали сопровождать графа на спортивных состязаниях, все изменилось. Я поймала себя на мысли, что счастлива только рядом с Томашем, а когда мы в разлуке, например в разных школах, то я тоскую по нему и придумываю сотню способов сбежать, чтобы быть с ним. Я без слов знала, что и он чувствует то же самое. Для нас обоих долгие путешествия на летные соревнования становились шансом побыть вместе несколько дней кряду.
