Я не была местной, и жители Прачоса всегда относились ко мне с вежливым подозрением. Позднее я выяснила, что это нормально на острове и дело вовсе не во мне, но сначала чувствовала себя не в своей тарелке. Из-за того, каким образом я добралась до Прачоса, – а я прилетела на самолете и приземлилась на маленьком частном аэродроме неподалеку от юго-восточного побережья, не зная, что тем самым нарушила несколько местных законов, – мне всегда было трудно объяснить, кто я такая и что делаю на острове.
Первые дни я чувствовала себя потерянной, и не только потому, что никак не могла понять, где я, но и из-за попыток понять неписаные правила, традиции и ожидания того места, куда прибыла. Я редко так сильно ощущала себя иностранкой, чужой. Сначала, вымотанная длительным перелетом, я попробовала найти отель, гостиницу или любое другое место для ночлега, но никто из встреченных мной людей, похоже, не понимал, о чем я толкую. Оказалось, на острове вообще не знают, что такое отели, поскольку сюда редко кто приезжает. Вместо этого прачосцы разработали неофициальную систему обмена жильем для путешествий. Я понятия не имела об этом. Мне нужен был не только ночлег, я проголодалась и хотела пить. Чуть позже мне понадобилось арендовать машину и купить карту, но все это оказалось невыполнимо, когда я натолкнулась на стену вежливого подозрения и полного непонимания.
В первую ночь я вернулась в свой самолет и спала, ну, или попыталась спать, в тесной кабине. На следующий день, как только открылся аэродром, местные чиновники сообщили мне, что мой самолет конфискуют. Его откатили в складской ангар, а мне вручили целую гору бумаг, чтобы я начала процедуру, в ходе которой мне могли вернуть воздушное судно. Сказали заполнить первые две страницы немедленно.
В верхней строке нужно было написать свое имя. Эту проблему я предвидела, поскольку понимала, что его звучание покажется островитянам слишком иностранным. Не видя альтернативы, я написала «Кирстенья Росски». Меня могли попросить предъявить удостоверение личности, а все мои бумаги, включая лицензию на полеты, были оформлены на это имя. Я передала требуемые данные, ожидая услышать возражения, но работник аэропорта принял бумаги без каких-либо комментариев.
На вторую ночь мне удалось найти маленькую гостиницу, которая на самом деле была то ли ночлежкой, то ли общежитием для пеших туристов, и я начала наконец знакомиться с жизнью на острове. Наличных денег, насколько я поняла, тут не существовало. Местные жители вносили десятину, а приезжие, вроде меня, либо платили ее же, как все, либо могли выбрать для себя другой вариант и взять долгосрочный кредит, погашать который требовалось, только уезжая с острова. Я тут же сделала выбор в пользу кредита, поскольку иначе пришлось бы отказаться от самолета.
Заполнять кучу последовавших бумаг оказалось проще: документы были вроде тех, что получаешь, нанимаясь на работу или открывая сберегательный счет. Кредитный договор прямо на месте составил клерк, который, как оказалось, жил недалеко от гостиницы, и с того момента я получила возможность списывать все свои расходы с номерного счета.
Первые дни теперь кажутся чем-то далеким. Пробыв на Прачосе несколько недель и приспособившись, я обнаружила, что жить здесь легко. Десятки квартир или домов на выбор, разнообразная и недорогая еда, а люди довольно скоро привыкли ко мне и общались очень вежливо, но при этом не проявляли любопытства, редко рассказывали о себе и никогда не приглашали в гости, держась отстраненно и замкнуто. Причем то были богатые граждане, не стеснявшие себя в тратах.
18
Как только я нашла себе маленькую квартирку и машину, то запустила юридический процесс смены имени. Это была своего рода защита, мне не хотелось привлекать внимания к своей персоне и тому, что я делаю. Я уже знала, как сурово власти Прачоса обходятся с теми, кого считают нелегальными иммигрантами. Сменить имя на привычное здешнему уху – первый шаг безвредной и простой маскировки. Я выбрала то, которое видела и слышала много раз, в надежде слиться с толпой, кроме того, мне понравилось его звучание – Меланья Росс.
Я начала заводить новых друзей, из числа соседей по дому. Они вели себя как местные, и я старалась копировать их поведение, то есть всегда быть доброжелательной, но не больше.
Так я заложила безопасную основу для того, чем хотела заняться на Прачосе.
Я оставалась здесь только из-за того, что хотела найти Томака. А это было непросто. Если он, к примеру, в госпитале, то я понятия не имела, в каком именно. Здесь в любом городе независимо от размера имелся собственный госпиталь. Если Томака выписали, то где он и в каком состоянии? Вдобавок, мешал огромный размер острова. Объехать его было бы непросто. Конечно, существовали поезда, но они ходили только по развитым районам вдоль береговой линии, а потому обширные внутренние регионы оказывались недоступными, разве что на машине или по воздуху. Некоторые аэроклубы иногда организовывали короткие внутренние перелеты, ими можно было воспользоваться. В который раз я пожалела о том, что у меня забрали самолет: множество мелких проблем отступили бы, если бы я могла летать куда вздумается, как привыкла дома.
Но, наверное, самой сложной задачей было найти способ пробить вежливую бюрократическую систему, которая опутывала все стороны жизни на Прачосе. Я понимала, что если Томак, жертва войны и армейский офицер, получал лечение на этом воинствующе нейтральном острове, то найти записи окажется непросто. Стоило мне обратиться к любому из соседей или знакомых за информацией или советом, я обычно получала уже известный мне ответ: будет лучше, намного лучше не задавать вопросов, а еще лучше вообще не вмешиваться. Чиновники неизменно были со мной вежливы, особенно когда я объясняла, что Томак – мой возлюбленный и я хотела бы найти его и позаботиться о нем, но в то же время они, как обычно, оказывались безотказно-бесполезными.
Как только я освоилась в новой квартире, то взялась за поиски Томака. Для начала сходила в госпиталь Битюрна, города, где жила, а потом объездила такие же учреждения в окрестных поселениях. Вскоре я выяснила, что шансы найти там Томака довольно малы, поскольку больницы занимались только скорой и неотложной помощью, родами да всякими мелкими и несложными операциями. Всех больных с серьезными заболеваниями, повреждениями и травмами перевозили в один из многочисленных специальных центров, расположенных в разных уголках острова.
Я узнала, что специализированное ожоговое отделение есть в месте под названием Кампус Неккель примерно в трех днях езды от Битюрна, причем добираться туда пришлось по самой дикой и бесплодной целине, какую мне только доводилось видеть. Томака там не оказалось и никогда не было, персонал ничего не говорил и помочь отказался, поскольку я не доводилась ему ни кровной родственницей, ни официальной женой. Система закрыла передо мной двери.
Когда я пришла в себя после поездки, то попробовала снова, на этот раз отправившись в место под названием ОЭТ, насколько я поняла, это отделение специализировалось на экстренной лечении огнестрельных ранений и других тяжелых травм. Путь туда вновь оказался не из легких и растянулся на несколько дней, в этот раз пришлось огибать огромные девственные леса. Поиски опять ни к чему не привели, я все больше понимала, что законы Прачоса о неприкосновенности личной жизни и конфиденциальности практически неприступны. В самом лучшем случае меня здесь считали другом семьи Томака, а этого было недостаточно.
