Путешественники возвращались через Херсон, город, который ещё строился. Там уже была воздвигнута крепость, гарнизон которой насчитывал двадцать четыре тысячи человек, кроме того, там же были адмиралтейство, склады и арсенал из шести пушек. В гавани стояло несколько военных кораблей. Повсюду возводились здания, предназначенные для различных общественных целей, церкви и торговый квартал с двумя тысячами домов, в которых размещались магазины со множеством товаров из Греции, Константинополя и Франции. В порт то и дело входили всё новые торговые корабли из различных стран. Всё увиденное в Херсоне производило поистине неизгладимое впечатление.
Тем не менее Павла уже потянуло домой, и он решил вернуться как можно быстрее. Однако его стремление не могло так быстро осуществиться, как ему того хотелось, поскольку на украинских дорогах их тяжёлая карета увязала до колёсных осей в грязи.
Ромм решительно заявил о своём желании вернуться во Францию и даже перебрался из дворца Строгановых во французское посольство, воспользовавшись тем, что он жил в российской столице, в Петербурге, где находилось посольство его страны. И лишь благодаря стараниям графа Александра Сергеевича Строганова и французского посла графа де Сегура удалось уговорить его остаться ещё на один год.
Павел был произведён, как это было принято для сыновей высшего дворянства, в почётные лейтенанты Преображенского полка, однако ему разрешалось выезжать за границу и продолжать своё образование. Граф Александр Сергеевич Строганов пришёл к выводу, что плохое настроение Ромма вызвано его тоской по родине. Чтобы избежать в будущем трений между Роммом и его сыном, Александр Сергеевич Строганов устроил так, чтобы вместе с ним отправились в путешествие в Швейцарию и Францию двоюродный брат барон Григорий Александрович Строганов, его воспитатель Демишель, который был родом из провинции Овернь и дружил с Роммом, месье де ла Колиньер из французского посольства и Воронихин.
Павел, которому уже исполнилось пятнадцать лет, был симпатичным светловолосым молодым человеком высокого роста. Его учитель, несмотря на все возражения, показывался в своём родном Риоме на людях вместе с Павлом. Бесконечные намёки Ромма, что перед ними «уважаемые люди», относились к небольшому кругу его почитателей из его родного города. Видимо, Ромму так и не удалось избавиться от своего провинциального кругозора.
По пути во Францию они побывали в Дармштадте. Ромм писал, что Гессенские принцы произвели на его воспитанника большое впечатление, и Демишель и Ромм использовали любую возможность, чтобы на их примере воспитывать своих учеников. Однако их постоянные ссылки на Гессенских принцев вряд ли воодушевили их воспитанников.
Воронихин, которому нездоровилось, занялся зарисовками ландшафта на берегах Роны. Когда путешественники гостили в Риоме, он нарисовал портрет матери Ромма.
В ноябре 1786 года их маленькая группа остановилась в Женеве, откуда Павел писал отцу:
«Мы сняли квартиру в новом квартале города, который ещё не был построен, когда Вы здесь находились. Наши скромные апартаменты состоят из пяти меблированных комнат, кухни и других помещений. Всё выглядит довольно уютно и приятно, отсюда открывается чудесный вид… Квартира стоит нам сорок луидоров в год. Кухарке платим восемь луидоров. Ездили в Лозанну, где побывали у княгини Горчаковой. Ходили также в евангелистскую церковь и на могилу княгини Орловой. Андрей тут же набросал рисунок. По возвращении в Женеву мы нанесли визит баронессе де Руфан, урождённой Головкиной, она сейчас в своём загородном доме. Интересовалась Вашим здоровьем. Надеюсь, что Ваше самочувствие всё это время было хорошим, ведь когда находишься друг от друга далеко, нельзя быть ни в чём совершенно уверенным».
Немного отступив, Павел продолжал:
«Я принимал бы участие в светских беседах в Женеве с большим удовольствием, если бы у меня было больше опыта, как себя вести в обществе. Окрестности здесь чудесные. Во время наших ежедневных прогулок мы ведём полезные и приятные беседы. Встретили М. Vernet (М. Верне), Вашего старого учителя истории, он, конечно, расспрашивал о Вас. Верне, видимо, к Вам очень расположен. Ему уже восемьдесят девять, и хотя Верне из-за своего преклонного возраста уже больше не читает лекций, он разрешил нам посещать его один раз в неделю, чтобы мы могли из беседы с ним почерпнуть знания, получить пользу.
Он Вам кланяется. Мы будем три раза в неделю слушать лекции по физике и химии. Мы были несколько раз у М. Саргина, с которым я с удовольствием беседую. Сохранил о Вас хорошие воспоминания и М. Ponchard (М. Поншар). Короче говоря – все, кто Вас знал, Вас любят и ценят.
Считаю для себя честью пожелать Вам счастливого Нового года…»
Кроме посещения лекций по физике и химии, молодые люди брали уроки верховой езды, фехтования, танцев и музыки. Их консультировал сам директор академии М. Сенеев. Поскольку занятия по химии могли состояться лишь в том случае, если за отсутствующих учеников вносилась соответствующая сумма, то Строгановы без всякого колебания вносили недостающую сумму, и занятия продолжались. Павел снова писал:
«Здесь в театре для всех желающих давали бал, наподобие “Bals de L’Opera” в Париже. Кажется, он имел большой успех… Давно что-то нет никаких вестей от мамы, меня это очень беспокоит. Очень прошу Вас написать мне о ней, и как можно скорее. (Павел не знал, что родители развелись.) Мы ходим на лекции по астрономии, которые читает профессор Malet (Мале), тот самый, что ездил в Россию, чтобы наблюдать путь Венеры вокруг Солнца… Из всех предметов мне больше всего нравятся физика, астрономия и химия… Был на погребении мадам Веселовской, муж которой был при Петре I посланником в Вене».
Несмотря на присутствие двоюродного брата, которому удавалось определённым образом смягчить напряжённость отношений Павла и его воспитателя, Ромма трудно было урезонить. Он писал графу Александру Сергеевичу Строганову:
«У Павла, безусловно, доброе сердце, к тому же он добродушный, обладает здравыми суждениями, быстрым восприятием.
У него сильная воля… Однако он не предан житейским нравам, – добавил Ромм без всякого юмора. – Ещё совсем недавно страдания, например, Белизара или судьба Сократа, вызывали у него слёзы… а ныне, чем больше он развивается физически, тем больше скудеют его чувства. Он не может никак решить, какому поприщу себя посвятить – дипломатическому или военному… Присутствие рядом с ним воспитателя является для него символом искусственно затянувшегося детства».
Направленность и содержание тогдашней философии были в то время весьма трогательными, слёзы расценивались как признак «благородной чувствительности».
Граф Александр Сергеевич Строганов писал сыну 12 мая 1787 года:
«Посылаю Тебе дневник с описанием путешествия государыни, чтобы Ты был в курсе событий, происходящих при дворе… Государыня издала только что указ, запрещающий дуэли, так как эти варварские обычаи прививаются и у нас… Ты пишешь, мой дорогой сын, что опечален тем, что не смог в этот пасхальный праздник исполнить свой христианской долг, так как в Женеве нет православной церкви. Поверь мне, что никто не требует от Тебя невозможного; если честно делаешь всё от Тебя зависящее, что помогает стать полезным членом общества, и если Ты безукоризненно себя ведёшь и придерживаешься твёрдых моральных принципов, то Всевышний Тебя благословит, как это делаю и я».
