«Его Императорское Величество может быть вполне уверено в полном благородства тоне британского министра иностранных дел в отличие от неискренности французского послания. Полагаю, что вряд ли можно доказать большую лояльность по отношению к своему союзнику и верность своему слову, чем, как это явствует из письма британского правительства, намерены делать англичане. Само по себе это вполне естественно и не заслуживает особой похвалы, но в наше время очень редко истинная искренность рассматривается как особое достоинство… Слава Богу, что русские и английские придворные, то есть лица из ближайшего окружения Вашего и британского Высочеств, ещё достаточно далеки от всеобщего вырождения… Для французского текста характерны три основные черты: софизм, лживость и витиеватость…»
Затем граф Павел Александрович Строганов, рассматривая отдельные стороны текста, продолжает:
«При сложившихся обстоятельствах Mr. Fox считает данный момент наиболее благоприятным для того, чтобы нанести решающий удар… ибо весь континент после ответных ударов впал в летаргию… Вопрос лишь в том, где?..»
Разговоры о возвращении графа Павла Александровича Строганова не прекращались, и вот 27 июня 1806 года Новосильцев написал Павлу Александровичу, выражая надежду на его скорое возвращение:
«Рад услышать, что государь уже написал тебе, чтобы вернуть Тебя, наконец, в Санкт-Петербург, и я надеюсь, что Ты, в конце концов, всё-таки вернёшься. Ты не можешь себе представить, с каким нетерпением Тебя здесь ждут. Твой отец вне себя от радости, а графиня, которая в последнее время была в подавленном состоянии и лишилась аппетита и сна, сейчас, кажется, чувствует себя, наконец, значительно лучше, повеселела. Все Твои дети, особенно Бабетинка, моя любимица, без конца повторяют: “Папа возвращается, папа возвращается домой”. Видимо, излишне Тебе писать, что князь Адам (Чарторыйский) и я разделяем радость в связи с Твоим скорым возвращением».
Далее Новосильцев просил Павла Александровича Строганова передать привет всем его английским друзьям, а затем невидимыми чернилами добавил:
«Мы более не в состоянии ничего сделать; князь Адам (Чарторыйский) лишился своей должности: все мои старания воспрепятствовать этому оказались бесполезными, Государь сам пожелал, чтобы князь Чарторыйский, оставив должность, ушёл в отставку. В свою очередь и я просил освободить меня от всех моих должностей. Моя просьба наделала много шума, привлекла всеобщее внимание. Государь попытался любым способом убедить меня остаться, но я не дал себя уговорить до тех пор, пока мы не пришли к согласию, что князь Адам (Чарторыйский) сохранит своё место в сенате и в Государственном Совете, после чего я тоже дал согласие стать сенатором и остаться на своих прежних должностях, за исключением должности заместителя министра юстиции. Ни при каких обстоятельствах я не желаю служить в каком-либо министерстве. Хотя государь дал своё согласие, но, как всегда, колеблется, медлит, чтобы избежать неблагоприятного впечатления, которое может возникнуть, если мы одновременно уйдём со своих постов, но я твёрдо стою на своём, чтобы всему миру доказать, что я не причастен к грядущему.
Политическая линия, которую мы сейчас будем проводить, будет для нас исключительно унизительной. Меня не удивит, если кому-либо удастся открыто противопоставить нас Англии.
По моему мнению, Тебе не остаётся ничего другого, кроме как по возможности быстрее вернуться в Россию. До тех пор ничего не предпринимай…»
Граф Павел Александрович Строганов снова написал 30 июня 1806 года своей супруге из Стоунлэнд, в Сассексе:
«Я потерял счёт времени и не могу вспомнить, когда мой день рождения – не знаю, то ли сегодня, то ли завтра исполняется мне тридцать четыре года. Во всяком случае буду Тебе благодарен, если Ты поднимешь бокал за моё здоровье, и прошу Тебя поверить, что я очень часто поднимаю бокал за Твоё. В настоящее время нахожусь в имении герцогини Dorset и наслаждаюсь красотами окружающей природы. Лорд Whitworth и герцогиня живут здесь, как отшельники, подобно крестьянам, подобно сельским жителям, у меня не хватает слов, чтобы сказать тебе, как я им завидую… Мы ложимся спать в девять часов вечера и встаем в шесть часов утра. Перед завтраком занимаемся верховой ездой. Для полного счастья мне нужна только Ты! Ах, если бы Ты была здесь, со мной! Однако у меня нет ничего определённого, и я лишь слегка шмыгаю носом, принюхиваясь к запахам, чтобы сориентироваться в подобной жизни, словно слепец, который прозрел лишь на несколько дней, чтобы затем снова погрузиться в бесконечную тёмную бездну…»
Это весьма бестактное сравнение вряд ли могло понравиться супруге Павла Александровича, тем не менее, в своём письме, которое она написала Павлу Александровичу, Софья воздержалась от каких-либо упрёков мужу.
На следующий день Павел Александрович написал супруге из Лондона ответное письмо, содержащее, в том числе, и следующие строки:
«Прежде всего благодарю Тебя от всего сердца за превосходные советы, которые Ты мне даёшь. Тебе незачем из-за этого просить извинение, ибо советом женщины, по-моему, никогда не следует пренебрегать. Ты покоряешь своей нежностью, своим тактом, о котором мне всегда надо помнить. Возможно, Тебя удивляет моя словоречивость, однако учти, моя дорогая, что путешествия положительно влияют на рассудок, и я питаю надежду, что Ты найдешь меня изменившимся в лучшую сторону. Мой стоицизм не раз подводил меня, а сердце, это дьявольское создание, одерживает надо мной верх. Бог его знает, быть может, так и нужно. Эти мысли крутятся у меня в голове, а я мечтаю, чтобы Ты была со мной, чтобы я с Тобой разговаривал, слышал Твои ответы, надеюсь, что Ты будешь писать мне почаще, ведь Ты очень редко удостаиваешь меня своими письмами, и, как мне кажется, всё выглядит таким образом, словно Ты умышленно воздерживаешься от желания меня баловать. Я помню, что вы, Ты и мой отец, готовы поспорить на что угодно, чтобы узнать обо мне хоть что-нибудь, ибо вы, конечно, абсолютно уверены, что я не приложу ни малейшего усилия, чтобы что-нибудь рассказать о себе, однако на сей раз всё обстоит, к глубокому сожалению, как раз наоборот. О себе я постоянно сообщаю Тебе, я же иногда месяцами не имею от Тебя никаких известий.
Извини меня, дорогая, но я не могу иначе, я должен выразить свою печаль, хотя я стараюсь избегать всего того, что может Тебя огорчить, так что я уже почти жалею, что не удержался от жалоб».
Миссия графа Павла Александровича Строганова в Англии увенчалась успехом, так как он завоевал доверие к России и укрепил союз между этими странами. Однако неожиданный поворот событий поставил под угрозу все его старания.
Через несколько месяцев после поражения под Аустерлицем государственный советник Пётр Яковлевич Д’Убриль был послан в Париж, чтобы вести переговоры о возвращении русских военнопленных и наладить отношения с Францией, но при неизменном условии, чтобы с Россией обязательно граничили независимые государства, дабы исключить опасность агрессии против России. Пётр Яковлевич обладал широкими полномочиями для ведения переговоров, однако не воспользовался сведениями, поступавшими от графа Строганова из Лондона.
