Дети были захвачены этими любовными страстями и благодарно поедали коробки конфет несчастного Малова, которые Елизавета с презрением выбрасывала. Дело зашло настолько далеко, что мать Георгия, обеспокоенная состоянием здоровья влюблённого юноши, отправила его на несколько недель отдохнуть на Кавказ. После возвращения его страсть немного остыла, но он всё равно оставался верен своей любви. Позднее он стал секретарём Олега.
После 1918 года полковник Бендерский сбежал в Китай. Георгий Никанорович и Елизавета Александровна, о которой он трогательно заботился в годы голода и террора, всё-таки поженились. Несколько писем от них попали на Запад, но потом наступила полная тишина, которая не предвещала ничего хорошего.
В возрасте 12 лет Георгий мог выбирать между посещением школы в Санкт-Петербурге и частным обучением в летнее время в Васильевском, причём его каникулы совпадали с сезоном охоты в Марьевке. Он выбрал второй вариант, потому что все дети с семи лет уже начинали охотиться. Однако это тоже предусматривало интенсивные занятия со многими домашними учителями в течение всего лета, потому что Георгию предстояло сдавать приёмные экзамены в гимназию Ларинского в Санкт-Петербурге. Когда он в первый раз провалился, ему не разрешили поехать осенью на каникулы.
Георгий предполагал изучать в столичном политехникуме металлургию, как это делали все его предки, чтобы приобрести необходимые знания, и затем успешно руководить расположенными на Урале сталелитейными заводами; одновременно он хотел посещать лекции в Московском сельскохозяйственном университете.
Но судьба распорядилась иначе.
В более поздние годы Георгию казалось, что все золотые дни его юности связаны с Васильевским и Марьевкой. Они проходили в таком же неизменном ритме, как смена времён года, и сделали его почти неуязвимым перед будущими ударами судьбы, поскольку ничто не могло затмить этих волшебных воспоминаний.
Большую часть года семья проводила в Васильевском. Если после сильных снегопадов в ноябре небо вдруг прояснялось и температура понижалась до минус шести или семи градусов – редко было когда холоднее пятнадцати градусов – Георгий вешал себе через плечо короткоствольное ружьё, на тот случай, если ему попадётся что-нибудь из дичи, и предпринимал долгие прогулки на коротких и широких лыжах. Пар от его дыхания поднимался вверх в неподвижном воздухе, вокруг стоял «дремучий» лес; ни один звук не нарушал тишину, кроме скольжения лёгких лыж по шелковистой снежной поверхности или неожиданного треска высохших сучьев. Время, казалось, выжидательно затаило дыхание в этом так знакомом одиночестве.
Возле дома и в близлежащих деревнях раздавались весёлые крики. Вниз к замёрзшему пруду вёл отвесный склон тридцатиметровой высоты. Дети с невероятной скоростью скатывались по ледяной поверхности вниз, причём маленьких для безопасности сажали в бельевые корзины. Снежные валы вокруг всего пруда принимали их в свои мягкие объятья. Некоторые смельчаки съезжали с горы даже на коньках. Любимое времяпрепровождение состояло в том, чтобы, дождавшись в определённом месте, вскочить потом в небольшие санки, прикреплённые к быстрой Ольгиной тройке. Последний из этой очереди обычно падал со своими санками; все смеялись и кувыркались в мягких, как вата, снежных сугробах.
Темнело рано, и тёплый дом, который даже зимой был полон цветов, казалось, ждал их.
Чай накрывали в большом зале, где Олег, а позднее и Георгий, бросались на огромную чёрную медвежью шкуру, которая была расстелена перед камином и так и манила их к себе.
Вечерами играли в четыре руки на фортепиано, причём здесь особенно проявлялась одарённость Олега, или устраивались различные игры за столом; в них могли участвовать и взрослые, потому что разделения на поколения не было. Но при этом дети должны были уметь достойно проигрывать; азартные игры были строго-настрого запрещены.
Как это было заведено во многих русских домах, читали вслух классиков, даже после долгой охоты, в течение целого дня. Малышам читали сказки – те самые таинственные и самобытные, часто повествующие и о насилии русские сказки, в которых храбрые и невиновные неотвратимо побеждают злого волшебника-колдуна. В решающий момент приходила неожиданная помощь в образах Конька-горбунка, говорящей рыбы или Жар-птицы, которая счастливым образом садилась на дерево над головой отчаявшегося героя. Волшебные силы природы всегда были на стороне героя.
Рождество наступало вместе с лихорадочными приготовлениями: рождественское дерево, традиционная северная ёлка, увешенная подарками, ставилась во всех деревнях в округе, в школах и сиротских домах. Звенели бубенчики на конской сбруе, и щёлкал Ольгин кнут, когда, стоя на кучерской скамье больших, плоских, покрытых толстым слоем соломы, а сверху ещё ковром, деревенских саней, она гнала свою тройку через равнину. За спиной Ольги сидели, свернувшись в комочек под медвежьими шкурами, дети и взрослые, смеясь и наслаждаясь каждой минутой этой поездки сквозь звенящий холод зимней ночи, постепенно приближаясь к мерцающим огням далёких деревень.
Во время таяния снега на улицы изливались потоки воды, превращая землю в хлюпающую грязь. Перейти вброд вздувшуюся реку было невозможно; на другой берег переправлялись осторожно на лодке. Солнечное тепло вскоре высушивало топь на дорогах, но телеги всё ещё продолжали застревать в глубоких бороздах, оставленных зимними морозами, так что приходилось их объезжать по жнивью; лошади при этом пыхтели и сильно отбрыкивались. Почти за одну ночь, как в стремительном прорыве новых жизненных надежд, земля покрывалась дикорастущими цветами; высохшие ветки прорастали молодыми побегами. С наступлением темноты в цветущих кустах сирени начиналось пение соловьёв, которое потом звучало ещё три недели, а в деревенских прудах квакали свою бесконечно повторяющуюся песнь лягушки.
Как-то сразу кругом появлялись жеребята, телята, ягнята, поросята и даже грудные дети. Вскоре в каждой церкви уже звенели пасхальные колокола. На газоне строилась деревянная горка для скатывания с неё пасхальных яиц. Чтобы облегчить работу прислуге, столы накрывались во внутренней части дома; на столах стояли пасха и кулич, лежали разноцветные яйца, а также было множество разных других блюд, деликатесов, сладостей, вина и водки. Со всех сторон к дому устремлялись гости, а затем все сами шли в гости к соседям.
Несмотря на свою тугоухость, Ольга создала оркестр «Балалайка», в составе которого было двадцать пять различных народных инструментов и в котором она сама играла на мандолине, а Георгий на домбре. Дирижировал оркестром знаменитый Владимир Трофимович Насонов, рекомендованный Ольге самим Андреевым, выдающимся виртуозом. Он ездил по всей России в поисках народных песен, чтобы сохранить их в нотной записи. На очень неудобной в обращении бас-балалайке играл настоящий богатырь-крестьянин выше двух метров ростом. Время от времени он потряхивал огромным треугольным инструментом над своей головой и широко и счастливо при этом улыбался. А когда он готовился к тому, чтобы взять какую-нибудь низкую ноту, его напряжение было настолько велико, что лицо у него краснело и принимало совершенно неожиданно угрожающее выражение. Когда оркестр играл дома, его единственным слушателем был князь Щербатов.
