И вот теперь он снова был на том же самом месте. Когда он стоял за спинкой стула своего адмирала и смотрел через стол на Сталина, ему казалось, что он жил несколькими, не связанными друг с другом жизнями и что теперь он вернулся к прежнему, ставшему абсурдным существованию.
Сталин выбрал своей резиденцией Сук-Су, бывшую виллу семьи Юсуповых, которая была расположена пятью километрами западнее по побережью. Когда он ехал в Ялту, на всём двенадцатикилометровом участке пути, который ему нужно было проехать, через каждые сто метров стояли охранники из НКВД, повернувшись спиной к дороге, по которой в это время было запрещено любое другое движение.
Даже руководителям других делегаций приходилось иногда ждать по нескольку часов, пока они получали возможность поехать обратно к себе. Тогда шутили, что если вдруг на этой дороге случайно окажется джип, то он может беспрепятственно продолжать свой путь между двумя рядами стоящих спиной к дороге охранников. Сталин боялся летать на самолёте, и строились предположения, что в тех редких случаях, когда он ездил по железной дороге, по обеим её сторонам точно таким же образом выстраивалась охрана.
Официанты, продукты питания и вся обстановка были специально привезены из Москвы. Русские сначала никак не могли приспособиться к привычкам англосаксов и ставили на стол к завтраку вино и закуски.
Для американских офицеров и рядовых советское руководство давало обеды и ужины и устраивало всякие другие мероприятия, которые проходили как на берегу, так и на их кораблях. Состоялся великолепный концерт хора Черноморского флота, в составе которого было более ста певцов. На такое гостеприимство американцы всех рангов и званий отвечали также щедро; правда, они теперь уже стояли перед новым вызовом: не уступить русским по части выпивки. Бокалы были, якобы, только большие. И соответствующее количество водки и коньяка, тёплого шампанского или крымского вина выпивалось после каждого тоста. Последствия были ужасными. Георгий вспомнил одно спасительное средство, которое было ему знакомо ещё с тех времён, когда он служил в русском флоте: он посоветовал своим американским коллегам незадолго перед таким пиршеством проглатывать кусочек масла. Теперь они были в состоянии выдержать самые невероятные количества спиртного без каких-либо особых нежелательных последствий, чем заслужили ещё большее уважение со стороны своих русских союзников.
Пользовавшиеся большим спросом американские фильмы великодушно раздавались советским морякам. Их корабли выстраивались каждое утро вдоль борта «Кэтоктина» и ждали, когда подойдёт их очередь. Американские и советские матросы гуляли по Севастополю или брели рука об руку, пошатываясь, вдоль улиц и радостно горланили “Tipperary” – новый «Интернационал».
Русские девушки отдавали явное предпочтение американцам с их длинными волосами и возможностью покупать вещи в гарнизонной лавке, в которой было всё, от наручных часов до зубочисток.
В конце конференции американский президент подписал приказ, в соответствии с которым русские могли купить всё, что они хотели, заплатив за это только один рубль в день; генералы и адмиралы, наравне с другими, терпеливо стояли в очереди. А тайная полиция, НКВД, видимо, была занята охраной Сталина и ничем другим больше не интересовалась.
Психологическое воздействие этого безудержного взрыва взаимной дружбы сохранялось ещё долго и после конференции. Если где-то начинали говорить о Ялте, то даже самые недоверчивые из советских офицеров становились вдруг дружелюбнее. Это происходило как в Европе, так и на Дальнем Востоке.
Как ни странно, но тогда не было никаких контактов и даже телефонной связи с американской базой в Полтаве, на Украине.
На фоне такого опьяняющего настроения и под внимательным взглядом сталинских с сардоническим блеском глаз проходили заседания конференции, которой предстояло решить судьбу Центральной и Восточной Европы.
Красный диктатор был горд своим фельдмаршальским званием, которое он сам себе незаслуженно присвоил; на официальных приёмах он окружал себя военными советниками, размеры живота которых, казалось, находились в непосредственной связи с количеством звёзд на их широких погонах. Однако они ещё не забыли тех чисток, которые десять лет назад так значительно сократили их ряды, и хорошо знали, что Сталин всё ещё продолжал оставаться кавказским горным бандитом Джугашвили, привыкшим, по традиции, к беспощадной кровной мести. Когда на волне революции его вынесло на вершину абсолютной власти, он решил истребить целый народ, как будто перед ним был заклятый враг его рода. Он ослабил армию именно тогда, когда она была ему больше всего нужна. В 1939 году он чуть было не поддался панике. Послом Германии в России в то время был граф фон Шуленбург, который позже был повешен после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Он рассказывал, что «Сталин прилагал все усилия к тому, чтобы выполнить любое условие и даже любую просьбу немецкого правительства, настолько он боялся войны».
При подписании немецко-советского пакта 1939 года рядом с ним стояли Павлов, тот же самый переводчик, что и теперь в Ялте, и Молотов. После того, как фотографами в соответствии с протоколом было запечатлено его рукопожатие с Риббентропом, Сталин знаком показал им, чтобы они сделали ещё один снимок: стоящих рядом представителей НКВД и гестапо. Было совершенно очевидно, что эта мысль забавляла его, поскольку он знал, что между теми и другими не было различия.
Когда немецкие войска вторглись в Советский Союз, русские солдаты впервые за всю историю страны стали перебегать к противнику и сотнями тысяч сдаваться в плен. Бесчеловечное обращение, которому они подверглись, привело, хотя и с опозданием, к всплеску национального сопротивления. Во время разговоров Георгия с советскими офицерами они неоднократно осторожно указывали ему на существование этого глубокого душевного конфликта.
Советская армия перешла немецкую границу и быстро продвигалась вперёд, и всё-таки американская и английская позиции на переговорах были лучше, чем это признавали или хотели признать.
За несколько месяцев до этого (18 сентября 1944 года) Черчилль жаловался на Рузвельта: «Я не думаю, что президент занят решением военных вопросов больше четырёх часов в сутки. Этого явно недостаточно для Верховного главнокомандующего».
На самом деле всё, казалось, уже было решено заранее. У одного из советников президента, Харри Хопкинса, был рак, и его страдания ожесточили его. Его ненависть к Германии побудила его поддержать недальновидные планы Моргентау о мести; Хисс был разоблачён позднее как советский агент, а посол США в Москве, Харриман, совершенно неожиданно заявил: «Сталин больше не заинтересован в мировой революции».
Главная нагрузка при осуществлении воздушных налётов выпала на долю англичан, и теперь их не могло устроить ничего кроме полного уничтожения противника любой ценой.
Если подумать о том, какое влияние на внешнюю политику Антони Идена оказали британские советники Филби, Бергесс, Маклин, Блант и другие, то вполне можно было бы подвергнуть сомнению его взгляды, поскольку каждое решение, принимавшееся Иденом, шло Сталину на пользу.
