Мэйдзи знал Ивакура почти с момента рождения – он служил камергером с 1854 года и являлся одним из немногих членов правительства, кто имел неограниченный доступ к императору. В отличие от подавляющего большинства «худородных» политиков того времени Ивакура был настоящим киотосским аристократом. Упадок аристократии привел к упадку и самого города, что постоянно беспокоило Ивакура. Недаром его последним проектом государственной важности было возрождение древней столицы. Многие говорили: нужно сделать так, чтобы Киото не превратился во «вторую Нара». Имелось в виду, что после переноса в конце VIII века императорского двора из Нара в Хэйан (Киото) оттуда ушли почти все жители и только в нескольких буддийских храмах продолжала теплиться жизнь. А после гонений на буддизм, предпринятых в начале правления Мэйдзи, город пришел в еще большее запустение.
В мае Ивакура отправился в Киото и представил свои соображения о том, как можно сделать увядающий город вновь процветающим. Предполагалось, что в Киото будет открыт филиал Министерства двора. Этот филиал станет отвечать за связи со святилищами и храмами. Во дворце Госё в память об основателе города императоре Камму (781–806) будет построено святилище. Часть церемонии интронизации будущего государя (ритуалы сокуи и дайдзёсай), а также церемония посвящения супруги государя в сан императрицы должны проводиться в Киото. Ивакура предложил также построить в городе специальный храм (ёхайсё), в котором можно было бы поклоняться святилищу Исэ и гробнице первоимператора Дзимму «издалека» (в традиционном синто обряда поклонения «издалека» не существовало – совершение обряда допускалось только там, где расположена святыня). Многие другие важные ритуалы и церемонии также следовало, согласно предложению Ивакура, проводить в Киото. Причем правый министр ратовал за то, чтобы на эти ритуалы допускался и народ. Старые храмы предполагалось отремонтировать, а возле реки Камо построить гостиницу для иностранцев, чтобы они тоже могли наблюдать церемонии государственной важности. Ивакура напоминал старую конфуцианскую истину: без соблюдения ритуала государство приходит в упадок.
Именно там, в Киото, Ивакура и почувствовал себя плохо. Его перевезли в Токио, доктор Бёльц определил, что у него запущенный рак пищевода. Ивакура попросил врача сделать все возможное, чтобы хоть чуть-чуть отсрочить развязку. Он хотел непременно увидеть еще раз Ито Хиробуми, который в тот момент находился в Европе, куда был командирован для изучения тамошних конституций. Но Бёльц уже ничего не мог поделать. Понимая, что смерть совсем близко, он сказал об этом правому министру. И тогда Ивакура вызвал советника Иноуэ Каору и на ухо сообщил ему свое политическое завещание. Бёльц находился рядом, но слов Ивакура он не слышал. Иноуэ никому не рассказывал о том, что сообщил ему Ивакура. Вероятно, и мы тоже никогда не узнаем о последней воле Ивакура Томоми.
В своем панегирике Мэйдзи уподобил Ивакура своему отцу, назвал его учителем и «столпом страны». Посмертно он присвоил ему титул «главного министра». Ивакура было 57 лет.
В этот год Мэйдзи потерял не только своего преданного министра, который сыграл выдающуюся роль в проведении реформ.
26 января у Мэйдзи родилась дочь. Ее матерью была Тигуса Котоко. Тремя годами раньше она уже осчастливила императора принцессой Акико. Обе девочки умерли от менингита в сентябре этого года с разрывом в два дня. Придворный педиатр подал в отставку. На три дня двор погрузился в траур, флаги в армейских частях были приспущены.
Ивакура Томоми
Смерть детей совпала с приступом менингита у самого Мэйдзи. Врачи в очередной раз посоветовали императору проводить побольше времени вне Токио на природе, но он продолжал вести привычный образ жизни. Однако для будущих детей в красивейших местах Японии – Хаконэ и Никко – загородные усадьбы были все-таки построены.
В этом году Мэйдзи пришлось попрощаться и с Гарри Парксом. Его перевели на службу в Китай. Хотя он был человеком грубым и высокомерным, Мэйдзи, вероятно, помнил ту поддержку, которую оказал ему сэр Гарри в его противостоянии с сёгуном Ёсинобу. В конце концов, он был едва ли не первым европейцем, увидевшим лицо юного и тогда еще безусого императора. И потому, несмотря на то что Паркс яростно защищал унизительные для Японии договоры, Мэйдзи наградил его Большим Орденом Восходящего Солнца. Но британское правительство не разрешило своему сотруднику получить иностранный орден. Оно было не менее гордым, чем сам Паркс. Однако Мэйдзи все-таки отметил расставание особым образом: подарил Парксу цветочную вазу и курильницу для благовоний, которыми до того пользовался сам.
Теперь, когда император объездил практически всю страну, настало время для того, чтобы обосноваться в собственном дворце. Раньше Мэйдзи совершал длительные путешествия – ритуал, направленный на то, чтобы «присвоить» страну и стать ее легитимным обладателем. За время поездок ему поднесли тысячи снопов риса (японский аналог хлеба-соли) – свидетельство того, что люди признали его за своего повелителя. О том же говорили и подаренные ему географические карты. Мэйдзи ночевал в сотнях домов, которые теперь почитались в качестве священных мест. Теперь вся страна была отмечена его присутствием, Мэйдзи внес существенный вклад в «сакральную разметку» пространства империи.
Нужно сказать, что люди воспринимали Мэйдзи в качестве божества весьма охотно. Этому способствовали фольклорные представления о синтоистских божествах – покровителях земледелия. Синтоистские святилища расположены, как правило, в горах. Считалось, что божество должно находиться там зимой, когда урожай уже собран и помощи божества больше не требуется. С началом сельскохозяйственных работ символ божества помещали в паланкин (переносная модель храма) и несли на поле. Именно там и должно было находиться божество. Процессии, в центре которых находился паланкин Мэйдзи, должны были производить впечатление явления божества, покровительствующего сельскохозяйственным работам и получению богатого урожая. Деревенские жители выходили встретить императора с праздничным сакэ и рисовыми лепешками-моти. Точно таким же образом они встречали и паланкин с божеством
[164]. Именно поэтому поездки Мэйдзи по стране совершались в разгар полевых работ – чтобы усилить ощущение встречи с «настоящим» божеством через привычное для крестьянина время ритуала. Императору приходилось нелегко – поездки совершались в самое жаркое и душное время года, но этого требовали высшие, поистине божественные интересы, которые совпадали с интересами государственными. В воспоминаниях очевидцев встреча императорского экипажа неизменно предстает как настоящий синтоистский праздник – с употреблением сакэ и ритуальной пищи.
Торговая улица, украшенная флагами и праздничными фонариками
Все, чего касался император, шло в ход. Люди собирали гальку, по которой пронесли его паланкин; они собирали землю, на которой стоял его трон; они собирали осыпавшиеся иголки с ветвей криптомерий, которые использовались для украшений. Эти амулеты должны были обеспечить урожай и здоровье. Женщины терлись о внутренние столбы в доме, где останавливался Мэйдзи, чтобы обеспечить себе легкие роды. Газеты сообщали даже о некоем человеке, вылечить которого отказывались врачи. И тогда ему принесли объедки с подноса, с которого обедал Мэйдзи, и он, разумеется, выздоровел
[165].
