После смотра состоялся банкет на 400 человек, а в завершение – концерт бугаку (традиционные песни и танцы).
Для того чтобы этот день получше запомнился подданным, Министерство двора организовало однократные денежные выплаты престарелым. В стране нашлось 277 597 человек в возрасте свыше 80 лет, 14 013 человек – за 90, и 167 – вековых стариков. Во время своих поездок по стране Мэйдзи тоже раздавал деньги старикам, но на подарок тогда могли рассчитывать только обитатели тех населенных пунктов, по которым проходил маршрут. Теперь же была создана общенациональная благотворительная сеть. Точно так же, как и информационная. Переданный по телеграфу текст конституции был опубликован осакской газетой уже вечером 11 февраля. Такая оперативность вызвала удивление – ведь текст конституции состоял из 17 030 знаков. Стали подозревать, что произошла утечка информации. Однако доподлинно известно, что телеграфисты в Осака использовали в этот день для приема 300 листов бумаги. На престижный курорт Атами текст передали по телефону. Линия между Токио и Атами была введена в действие в январе. Это была первая в Японии междугородняя телефонная линия.
Хасимото Тиканобу. Банкет в новом императорском дворце (1888 г.)
Изображений банкета по случаю принятия конституции не сохранилось, но в нашем распоряжении имеется гравюра, датируемая октябрем 1888 г. На ней изображено пиршество в новом дворце (на самом деле император переехал туда в январе 1889 г.). Известно, что императорские банкеты обслуживали мужчины-официанты. Однако Хасимото Тиканобу предпочитает более традиционную и милую его сердцу картину: мужчины расселись вокруг стола, а женщины стоя занимаются их обслуживанием.
Банкетный зал
Торжественные мероприятия проводились не только в столице. В школах, префектуральных офисах, в святилищах и храмах проходили собрания, устраивались торжественные линейки, гуляния, салюты, представления. В парке Наканосима в Осака огромная толпа людей собралась перед временным алтарем, их взгляды были направлены в сторону востока, то есть в сторону столицы и императорского дворца. Когда оркестр заиграл национальный гимн, люди поклонились в сторону дворца
[195]. Праздновали конституцию и в Коти, где зародилось «Движение за свободу и права народа». Итагаки Тайсукэ тоже участвовал в торжествах.
Многие люди воспринимали новые государственные праздники в рамках привычных представлений о религиозных празднествах – мацури. Одетые в традиционные праздничные одежды, они собирались в синтоистских святилищах, совершали богам приношения, поглощали сакэ и ритуальную пищу, наблюдали за схватками борцов сумо и священными танцами. Они украшали свои дома бумажными фонариками, побегами бамбука и ветками сосны. Перед лавками и магазинами торговцы выставляли переносной синтоистский алтарь. Однако теперь на него стали часто помещать не написанное на полоске бумаги имя божества, а портрет императора Мэйдзи и его супруги.
Торжества по случаю провозглашения конституции были грандиозными. Желая подчеркнуть эпохальность события, одна газета написала: гром салюта был слышен даже за границей
[196]. Эрвин Бёльц отмечал, что никогда не видел в Токио столько хорошеньких девушек сразу, по улицам города двигались разукрашенные платформы с изображениями исторических персонажей, играли военные оркестры, «несмотря на холод, люди пребывали в праздничном настроении, но не имели никакого понятия, что написано в этой самой конституции, тем более что текст ее газеты обнародовали уже после ее провозглашения»
[197]. Многие полагали, что Кэмпо (конституция) – это имя какого-то неведомого божества
[198].
Народные гуляния в Токио по случаю принятия конституции
Однако незнание содержания конституции отнюдь не отменяет громадной значимости ее провозглашения в плане введения в широчайший оборот новой символики – портретов Мэйдзи и Харуко, национального флага, фонариков с изображением солнца, гимна. Будучи использована в атмосфере традиционного синтоистского праздника, эта символика через какое-то время тоже стала восприниматься как традиционная
[199]. В любом случае день провозглашения конституции настолько врезался в память, что впоследствии многие японцы делили время на «до» и «после» принятия конституции. «Моя мать умерла через год после обнародования конституции», – говорит один из героев Нацумэ Сосэки
[200].
Сценарий празднеств, одеяния Мэйдзи, архитектура дворца свидетельствовали о двойной природе верховной власти. С одной стороны, Мэйдзи был звеном в «непрерывной» череде императоров, его власть освящалась синтоистскими божествами и душами предков. Это была невидимая для подданных сакральная составляющая власти, ставящая ее над «народом». С другой стороны, западная составляющая действа актуализировала принадлежность Мэйдзи к современным европейским образцам, она подчеркивала идею всеобщего единения. Всем своим поведением он демонстрировал, каким должен быть подданный: под европейским военным мундиром у него бьется японское сердце.
Общая конструкция праздника была заимствована с Запада. Поведение Мэйдзи было призвано последовательно продемонстрировать единение монарха с божественными силами, политической элитой, народом, армией. Но ни одна культура не способна к полному копированию чужих образцов. Она использует эти образцы в качестве подсобного материала для своих собственных построений. Моление европейского монарха в христианском соборе было заменено в Японии молением синтоистским божествам. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы интернациональное христианское действо превратилось в действо национальное. Недаром именно в этот день Куга Кацунан выпустил первый номер газеты «Япония» («Нихон»). Деньги на издание ему дали пожилые консерваторы, которые полагали, что правительство ведет себя чересчур прозападно. Редакция газеты состояла из молодых людей. И старые, и молодые все более ощущали, что есть ценности, которые больше, чем отдельно взятое поколение. В одном из первых номеров Куга писал: «Мне часто задают странный вопрос: „Каких принципов придерживается газета „Нихон“, к какой партии вы принадлежите?“ Я отвечаю: „Нихон“ стоит на принципах японизма, я сам не принадлежу ни к какой партии. Я – японец». Газета нападала на правительство с таким жаром, что в ближайшие семь лет ее выпуск будут приостанавливать 33 раза. В это время правительство и апологеты «японского народа» расходились во мнениях довольно сильно.
