Для проведения празднеств были созданы различные общественные организации. Главную роль в них обычно играли местные богачи и землевладельцы – те люди, которые пользовались влиянием еще при Токугава. Таким образом, государство периода Мэйдзи смогло поставить себе на службу как новые, так и старые институты и структуры.
Создавая новые праздники и новые образцы праздничного поведения, государство далеко не всегда умело отменить устоявшиеся формы такого поведения. Поскольку в сознании крестьян основным предназначением брака является производство потомства, то в традиционной брачной обрядности значительное место занимала соответствующая символика. И жители одного города в префектуре Сага приготовили колесницу, на которой они установили гигантскую редьку – фаллический символ. Дело в том, что серебряную свадьбу зачастую именовали «дайкон» – «великая свадьба», что было омонимично «редьке»
[230].
В мирный, казалось бы, день своей серебряной свадьбы Мэйдзи устроил смотр войскам не напрасно. В этом году армия получила долгожданную возможность показать, что она не зря обласкана императором и бюджетом. Япония почувствовала себя достаточно сильной, чтобы свести счеты с Китаем. Со времени проваленных в конце XVI века экспедиций Тоётоми Хидэёси на Корейский полуостров японские войска ни разу не отправлялись на континент. Националистическая экзальтация внутри страны подталкивала правительство к решительным действиям.
Корея стала основным внешнеторговым партнером Японии. В то же самое время Корея официально считалась данником Китая и корейский король (ван) Коджон, находясь на положении вассала, не имел возможности проводить самостоятельную политику. Переводя дальневосточные реалии на язык европейского колониализма, можно сказать, что Корея находилась под китайским протекторатом. Не только политическим, но и культурным – понятие «интеллигентный кореец» означало корейца, образованного на китайский лад.
В Корее в это время бушевало крестьянское восстание тонхаков – «восточное учение». Это было уравнительное религиозное течение, направленное против «западного учения» («сахаку»), т. е. прежде всего христианства. К приверженцам «западного учения» тонхаки относили и японцев с их «низкопоклонничеством» перед Западом, и даже китайцев. Фразеология восставших и их ритуалы представляли собой причудливую смесь из даосизма, конфуцианства и буддизма. Ответственность за свою бедность тонхаки возлагали на «продавшихся иностранцам» чиновников. Стены иностранных миссий в Сеуле были испещрены ксенофобскими лозунгами, над жизнями иностранцев нависла угроза. Правительство не имело сил обуздать восставших и призвало на помощь китайские войска. Телеграмма, извещающая о посылке полутора тысяч китайских солдат, была доставлена в китайскую миссию в Сеуле во время официального обеда. На нем присутствовали и японские дипломаты, которые не могли скрыть своей радости – теперь Япония получила превосходный предлог, чтобы направить в Корею свои войска
[231]. Прикрываясь лозунгами о «восстановлении мира», в начале июля в Корею вошли японские войска. В отличие от китайских, их никто не звал. Теперь в Корее находилось 2100 китайских и 8000 японских солдат.
Перед лицом иностранного вторжения крестьянская армия и корейское правительство заключили мир. Однако ни Китай, ни Япония своих войск не выводили. Япония предложила Китаю совместно провести «прогрессивные» реформы в Корее, но получила отказ с одновременным предложением вывести войска обеих стран. Тогда отказались уже японцы – они потребовали, чтобы ван Коджон объявил о прекращении вассальных отношений с Китаем.
Набиравшая силу японская партия войны полагала, что вывод японских войск нанесет ущерб имиджу Японии: Корея, мол, страна независимая, а китайские войска все еще там. Действия Японии получили молчаливое одобрение Англии. Россия в то время сближалась с Францией и Германией, Англии требовался союзник. 16 июля в Лондоне был подписан японско-английский договор о торговле. Согласно этому договору, консульский суд в Японии упразднялся через пять лет, статус наибольшего благоприятствования предоставлялся обеим странам. Япония не сумела вернуть себе таможенный суверенитет, но зато Англия не возражала против присутствия японских войск в Корее.
23 июля японский батальон ворвался в королевский дворец в Сеуле. Дело тут же пошло на лад: не отрекаясь от престола, ван Коджон передал властные полномочия своему отцу Ли Хаын, носившему титул тэвонгун (регент), а тот уже через два дня объявил об аннулировании договора с Китаем и пообещал во всем советоваться с японским посланником Отори Кэйсукэ (1832–1911).
Китай отказался признать нового правителя и, естественно, не стал выводить свои части. 25 июля три японских крейсера напали на два китайских корабля у острова Пхундо. Нанеся им повреждения и обратив в бегство, японские корабли вскоре потопили английский транспорт «Гаошэн», который перевозил 1200 китайских солдат. Английскую команду спасли, китайцев оставили умирать. Погибло около тысячи человек. 29 июля состоялось первое сражение на суше. И только 1 августа, когда боевые действия были уже в полном разгаре, последовал высочайший указ Мэйдзи об объявлении войны. В нем говорилось, что целью Японии является обретение Кореей независимости и «реформирование дурного управления». Великая Японская Империя начала свою первую войну. Она велась на чужой территории.
Тоёхара Тиканобу. Великая победа императорского флота (1894 г.)
Указ был заверен императорской печатью. Далее стояли подписи всех членов кабинета, начиная с премьера Ито Хиробуми. Без этих подписей Мэйдзи объявить войну не мог.
11 августа императорские предки были проинформированы о том, что началась долгожданная война. Европейские державы хранили нейтралитет, эксперты почти единодушно высказывались в том духе, что Японии ни за что не одолеть гигантский Китай. Но в самой Японии господствовали совсем другие настроения. Боевой дух новоиспекаемой нации был как никогда высок, почти никто не сомневался в справедливости затеянного дела. Всеобщее обязательное образование и всеобщая воинская повинность приносили свои плоды. Пресса тоже хорошо понимала поставленные перед ней задачи.
Перед отправкой на фронт молчаливых воинов благословляли настоятели храмов и святилищ. Бритые головы солдат напоминали головы буддийских монахов, которые принесли обет отказаться от мирской жизни. От мирной жизни ради военных побед во славу родины. Милитаристский энтузиазм захлестнул страну, газеты писали о юношах, которые совершили самоубийство только потому, что их по какой-то причине не взяли в армию.
Одиноким кормильцам фронт не грозил. Но чтобы поучаствовать в сражениях, один лейтенант убил свою малолетнюю дочь – потому что с ней некого было оставить. Он помнил о древних заветах самурая, который должен забыть о своем доме, родных и собственном теле
[232]. Один из уроков по дисциплине «моральное воспитание» так и назывался: «Позабудем про свое тело во имя родины!» В начале правления Мэйдзи Фукудзава Юкити сетовал, что у страны было правительство, но не было нации. Теперь Япония обладала и тем и другим.
