В этом году уже все японские школы были укомплектованы портретом Мэйдзи. На торжественных собраниях в школах директора зачитывали перед ним рескрипт об образовании. Учителя и ученики с почтением взирали на портрет, от которого исходили полные китаизмов и оттого малопонятные на слух слова указа. Как это было когда-то при «настоящих» аудиенциях, Мэйдзи предпочитал молчать, а директор выступал в качестве придворного оракула, передающего слова божества.
После официальной церемонии устраивались спортивные соревнования, выставки рукоделия, ученикам раздавали сладости. В ученическом обиходе день почитания портрета императора так и называли – «днем сладостей». Мало кто находил эти сладости приторными.
В отличие от Европы, изображения императора и императрицы, точно так же как и храмовую синтоистскую святыню (синтай – «тело божества»), нельзя было видеть каждый день. Она хранилась запертой на ключ в особой комнате. Школы того времени были обычно двухэтажными, комната с портретами размещалась на втором этаже – чтобы никто не мог взирать на монарха «свысока». Это доставляло множество неудобств. Инструкция предписывала в случае пожара непременно спасти изображения из огня, и зафиксировано немало случаев, когда директор погибал в пламени. Поэтому возле здания школы стали строить специальное небольшое помещение, выполненное из огнеупорных материалов. При этом никто не подвергал сомнению правильность поступка директора, никто не говорил о том, что жизнь человека дороже изображения императора.
Хранилище императорского портрета выполняло роль синтоистского святилища. Изображения предъявлялись персоналу школы и ученикам только во время государственных праздников – точно так же, как синтай предъявлялся верующим лишь во время ритуалов. И хранились портреты в особом ящичке, напоминавшем футляр для синтай. Пройти мимо «реликвария» и не поклониться невидимому изображению считалось недопустимым. Учителя зорко следили за тем, чтобы сорванцы не смели игнорировать это установление. Изображения императора и императрицы обладали такой сверхъестественной идеологической значимостью, что шантажисты пользовались этим и, случалось, угрожали уничтожить портреты, если не получат от директора отступного
[264].
Нечего и говорить, что изображения супругов запрещалось наносить на «несерьезные» вещи – карты, игрушки, веера и многое, многое другое. И, разумеется, газеты с портретом запрещалось использовать в туалете и в качестве оберточной бумаги. Те изображения, которые попадались в газетах и журналах, рекомендовалось вырезать и хранить в надежном месте. Когда же портрет придет в ветхость, следовало его сжечь.
Перспектива. Как только Япония приняла условия Потсдамской конференции, военное руководство приказало сжечь изображения императора, тексты его указов, армейские знамена – чтобы священные символы государственной власти не попали в руки ненавистного врага. Когда после окончания Второй мировой войны американские оккупационные власти поинтересовались у известного япониста Д. Холтома, что следует делать с синто, который выполнял роль государственной религии, тот в качестве одной из мер предложил перенести портрет императора (тогда это был уже Сёва) из изолированного помещения куда-нибудь в другое место (например, в кабинет директора), где его можно было бы видеть каждый день, и лишить таким образом ореола таинственности и святости
[265].
На портрет Мэйдзи ученики взирали не каждый день. Но зато каждый день учителя поминали императора. Токутоми Сохо удалось посетить урок морали в третьем классе. «Дети, почему мы должны быть верными императору?» – вопрошал учитель. Правильный ответ: потому что благодаря ему мы можем спокойно и безопасно ходить в школу и возвращаться домой. Мнение о том, что это возможно благодаря полицейскому было признано правильным лишь частично
[266]. На глазах Мэйдзи превращался в подобие всемогущего бога.
В октябре корейский король Коджон провозгласил себя императором. Это было равносильно провозглашению независимости от Китая. В декабре Россия признала его суверенным правителем. Тогда же российские корабли подошли к китайскому Порт-Артуру и блокировали узкую двухкилометровую горловину, ведшую на внутренний рейд. В ответ японцы поставили минные заграждения на своей базе в Сасэбо. В этот момент еще никто не собирался начинать военные действия всерьез, но взаимное недоверие уже запустило тот маховик, который через семь лет привел к войне.
1898 год
31-й год правления Мэйдзи
В марте Россия взяла «в аренду» Квантунский полуостров. Китайские сановники сопротивлялись недолго: С. Ю. Витте подкупил их. Ли Хунчжану за его сговорчивость было заплачено 500 тысяч рублей, хотя сам Витте считал, что «захват Квантунской области, представляет собой акт небывалого коварства»
[267]. А еще через три месяца был заключен контракт на строительство Южно-Маньчжурской железной дороги, соединяющей КВЖД с Порт-Артуром и Дальним.
Это еще более усилило антироссийские настроения в японском обществе, которое рассматривало Корею как сферу своих «национальных интересов». Японцы считали, что они победили Китай и добились «независимости» Кореи, что они уже заняли подобающее место на Дальнем Востоке, но на деле оказалось, что они расчистили место для вторжения туда России. Однако ни Россия, ни Япония еще не были готовы к решительным действиям. В апреле между Японией и Россией было подписано очередное соглашение. Они признавали «независимость» Кореи, соглашались в том, что Япония имеет преобладающие интересы на полуострове. Япония же молчаливо признавала оккупацию Россией Порт-Артура и Дальнего. Но это было неустойчивое равновесие.
Японские радикалы кляли не только Россию, но и свое правительство – за то, что оно не смогло воспользоваться плодами победы. В марте газета «Токё нити-нити симбун» опубликовала текст песни. Текст вышел малохудожественным, но зато боевым.
Только распогодилось, как пошли дожди —
Это слезы горести всей страны.
Плачут, кровью харкают кукушата —
Это в крик кричат доблести солдаты.
А министры наши ничего не могут,
На уме лишь власть и всё тут.
Знать, не ведают они,
Государю и стране в чем подмога.
И в финансах-то у них – разор,
За дела заграничные – им позор.
И победы славной все следы простыли,
Конституцию им дали – в облаках сокрылась.
Прогоним, прогоним министров!
Сокрушим, сокрушим Кабинет!
Завели страну не туда,
Для народа нашего – хуже врага!
Рассердитесь и встаньте, друзья,
Приходите-собирайтесь сюда!
Взвейся, знамя свободы,
Бейте в барабаны свободы!
Пусть Небо ужаснется и вздрогнет Земля!
Суд признал газету виновной в оскорблении кабинета министров в полном составе. Редактор получил год исправительных работ и пять иен штрафа.
