Вступление второе
Место действия: Эдо и Киото
Главные события этой книги происходят в двух городах – Киото и Эдо (Токио). Поэтому перед началом основного повествования я решил познакомить читателя с этими городами. Знакомство с местом действия позволит лучше понять и то время, в котором наслаивались события правления Мэйдзи.
Японский император проживал в Киото. Город был основан еще в 794 году. Тогда его назвали Хэйан («столица мира и спокойствия»). Но к концу XII века его стали называть просто Киото («столичный город»). Это название он сохранил и в XIX столетии.
Строители Хэйана считали, что образцом для города служила столица Танской империи – Чанъань. Сходство японской и китайской столиц видно в следующем: прямоугольный план (5,3 км с севера на юг и 4,5 км с востока на запад), местонахождение императорского дворца на севере, широкий (85 м) проспект Судзаку, который делил город на две симметричные части (западную и восточную), пересечение улиц и переулков под прямым углом.
Однако между Хэйаном и Чанъанью были существенные различия. Площадь Хэйана составляла всего около трети территории китайской столицы. Чанъань была обнесена пятиметровыми стенами, которые охраняли ее от кочевников, а Хэйан такими стенами окружен не был. Лишь возле ворот Расёмон на юге города «высилась» стена высотой всего в два метра – она служила лишь символическим прикрытием столицы. Эта стена пришла в ветхость уже к началу Х столетия. К счастью для Японии, грозных кочевников в стране не было. Население Чанъани составляло более одного миллиона человек, число жителей Хэйана – около 150 тысяч. Население Киото увеличилось до миллиона только в 20-х годах ХХ века. В XVIII – начале XIX века его население составляло около 500 тысяч человек.
Предыдущая японская столица Нара (710–784) возводилась в соответствии с теми же самыми принципами, что и Хэйан. Поэтому в самых общих чертах Хэйан, может быть, больше напоминает Нара, чем Чанъань. Сопоставимым было и население – в Нара проживало от 100 до 200 тысяч человек. Но политической элите было милее, чтобы Хэйан сравнивали с китайской столицей – ведь именно Китай считался в то время законодателем дальневосточных мод.
Самым впечатляющим архитектурным проектом Хэйана являлся, разумеется, императорский дворец. Он представлял собой прямоугольник размерами 1,4 на 1,2 км. Внутри дворца имелось два основных комплекса: «внутренний дворец» (дайри), где обитал сам император, и «большой внутренний дворец» (дайдайри), где размещались главные органы управления страной.
Разумеется, далеко не все городское пространство Хэйана представляло собой урбанистический пейзаж. Около половины территории города занимали пустыри и крестьянские поля. Тем не менее Хэйан долгое время оставался крупнейшим городом Японии.
Великий роман «Гэндзи-моногатари» («Повесть о принце Гэндзи», нач. XI в.) придворной дамы Мурасаки Сикибу ввел в оборот термин «хана-но мияко» – «столица цветов».
Цветут и тут же опадают,
Землю устилают цветы
Уходящей весны.
Уходишь? Вернешься и ты
В столицу цветов.
Под «цветами» в это время разумелась сакура. В Хэйане росло множество деревьев сакуры. Конечно, их было достаточно и в других городах и селениях. Но именно среди придворных Хэйана, свободных от ежедневных забот о собственном пропитании, укоренилось уподобление человеческой жизни быстротечности цветения сакуры.
Такой подход принес множество эстетических и экзистенциональных находок, но вряд ли государственный организм может держаться на таких основаниях, ему требуются символы, сработанные из более прочного материала. Неудивительно, что блестящая культурная жизнь Хэйана сопровождалась кризисом всей социально-политической системы. Это и немудрено, ибо столичным жителям вся остальная страна представлялась глухой провинцией, пребывание в которой недостойно утонченного человека. Назначение даже на такую высокую должность, как губернатор, воспринималось чуть ли не как наказание. По европейским меркам имущественный разрыв между богатыми и бедными не выглядел в Японии слишком вызывающим, но разница в социальном статусе и «культурности» была огромной. И никаких чужаков в свой замкнутый мир хэйанские аристократы не допускали.
Карта Японского архипелага. XIX в.
Идеалом аристократов сделалась женственность – наряды придворных мужчин напоминали женские, мужчины выщипывали брови, пудрили лица, чернили зубы. Они участвовали в бесконечных церемониях, сочиняли стихи, музицировали и предавались любовным утехам. Чувственность и чувствительность сделались приметами «изящной» жизни. Основная часть жизни аристократов проходила в интерьерах, придворные редко покидали пределы того крошечного пространства, в котором они обитали. Неудивительно, что дикую природу они заменили садами – именно там они наблюдали, как одно время года сменяет другое. Дороги зарастали травой, указы императора не исполнялись. Столичные аристократы не имели достаточной энергетики, чтобы собирать налоги и поддерживать в должном порядке инфраструктуру страны как единого целого.
Сами императоры могли служить образцом в деле владения стихом и кистью, они исправно отправляли ритуалы, положенные правителям сельскохозяйственной страны, но были бесконечно далеки от мысли о том, чтобы покинуть дворец и посмотреть, как растет рис. Зрение аристократа стало «близоруким» – он видел то, что делается у него под носом, но его совершенно не интересовала жизнь людей, не принадлежавших к его кругу.
Аристократы Хэйана не замечали «чернь» и, разумеется, не смогли обеспечить единства страны, которая распалась на множество княжеств. Каждое из них обладало собственной дружиной самураев. Столичные аристократы продолжали исправно назначаться на посты советников императора и министров, но теперь эти должности превратились в фикцию.
Непрекращавшиеся усобицы время от времени приводили к тому, что в стране возникал дом-победитель, который на какое-то время оказывался в состоянии поддерживать относительный порядок. И тогда его глава получал от императора титул сёгуна (генерала) и создавал свое правительство. Сначала это был дом Минамото, который обосновался в Камакура (1185–1333), потом Асикага, который предпочел район Киото под названием Муромати (1392–1573). В 1603 году власть оказалась в руках у сёгунов Токугава. Они не ставили своей целью свержение императорского дома – идея о том, что императорская династия является несменяемой, укоренилась в сознании слишком прочно. Сёгуны не смели посягнуть на авторитет династии, кандидатов на роль узурпатора не находилось, но военные лишили Киото каких бы то ни было распорядительных полномочий.
Основатель сёгуната Токугава – Иэясу (1542–1618) расположил свою ставку в Эдо, в 500 километрах от Киото. Именно в Эдо находился замок сёгунов, там располагались те учреждения, которые управляли страной. Император и его аристократы были лишены права голоса в принятии решений, его «охраняли» (и одновременно досматривали за ним) воины сёгуна, но Киото еще долгое время сохранял славу самого «стильного» города страны.
