Существовавшее в обществе недовольство действиями правительства не позволяло говорить о том, что концепция «семейного государства» уже окончательно овладела умами, но уже в скором времени эта метафора докажет свои «склеивающие» потенции в полной мере.
Родители лучше знают, что хорошо, а что плохо. Поэтому-то правительство не только имеет право, оно просто обязано воспитывать своих детей – издавать законы и следить за их исполнением. Эти законы строго регламентировали поведение «детей» в публичных местах. Они были направлены на то, чтобы японцы не показались европейцам смешными. Доходило до полного абсурда: владельцам бань предписали подавать не такую горячую воду, к которой привыкли японцы, а попрохладнее – только на том основании, что так принято в Европе.
Токийская полиция в этом году начала взимать штрафы за следующие нарушения общественного порядка и приличий: нахождение на улицах раздетым и полураздетым; чинение препятствий проезду конных экипажей; отсутствие на экипажах сигнальных огней; чересчур быстрая езда экипажей, сопровождающаяся наездом на прохожих; татуировка; продажа порнографических гравюр; совместное купание в бане мужчин и женщин; фейерверки в непосредственной близости от жилых домов; продажа порнографических цветных гравюр; ношение мужчинами женской одежды и наоборот (исключение составляли актеры – эта мера была направлена против чересчур «передовых» женщин, норовивших влезть в мужские штаны); отправление малой нужды в неположенных местах; отправление малой нужды детьми перед магазинами; драки и ссоры; перевозка нечистот в бочках без крышки; нанесение ущерба зеленым насаждениям; женская стрижка. «Родители» в лице полиции тщательно следили за поведением «детей»: в августе штрафу подверглись 1053 человека, в сентябре – 1602. Особое внимание уделялось тем улицам, где предположительно могли оказаться иностранцы. При этом следует заметить: несмотря на то что общество переживало период реформ, который обычно сопровождается резким подъемом преступности, в Японии этого не происходило. В том же самом сентябре в Токио было совершено всего одно убийство и пять поджогов
[130].
Вслед за Токио подобные ограничения стали вводить и другие местные власти. По всей стране шла борьба с «дурными» обыкновениями прошлого и «предрассудками». Крестьянам запрещали проводить прежние ритуалы (например, «распугивания насекомых», почитания бога дорог или поминовения предков), прыгать в чистую воду с мостков, поклоняться буддам на зимнем холоду в горах, спать днем. Профессии гадателей и уличных артистов тоже попадали под запрет. Запрещалось не допускать женщин в храмы, что было обычной практикой прошлого времени. Бурные танцы и долгие застолья запрещались потому, что это «вредит здоровью». Теперь было уже нельзя плеваться и сморкаться в очаг, вносить ночной горшок в спальню
[131]. И еще очень многое теперь было нельзя. Словом, властями овладел настоящий «запретительный восторг». Надо ли говорить, что даже послушное японское население далеко не все эти запреты соблюдало в полной мере.
Арест гейш, которые посмели появиться на улице полуголыми
Самостоятельный бизнес бывшим самураям не слишком давался, поэтому большинство из них предпочло государственную службу. Основу офицерского корпуса полиции и армии составили именно бывшие самураи. Они были самой образованной частью японского общества. Европейские путешественники отмечали, что очень многие полицейские носят очки. Это и понятно – в своей прежней, самурайской жизни они уже успели натрудить глаза при изучении иероглифов, да и сама государственная служба в Японии была традиционно связана с огромным объемом отчетности.
В связи с тем что самураи оказались самым образованным сословием, значительное их число нашло себя в чисто «интеллигентных» профессиях – преподавателей, ученых, врачей. Подавляющее большинство должностей в аппарате управления также оказалось занято бывшими самураями. В отличие от аристократов, за самураями прочно закрепилась слава людей неподкупных. Их личная порядочность и приверженность общему делу создали такое положение, которое в значительной степени сохраняется до сегодняшнего дня. И если коррупционные скандалы в высшем управленческом звене мало кого удивляют, то неподкупность среднего и низшего звена вызывает уважение до сих пор.
В октябре Александр II прислал Мэйдзи фотографии и чертежи Зимнего дворца, которые тот запросил в связи с подготовкой строительства своего нового дворца. После заключения договора о территориальном размежевании монархи решили «дружить дворцами».
1877 год
10-й год правления Мэйдзи
Государственные расходы существенно превышали доходы, инфляция набирала обороты, продукция земледельцев дорожала, но дорожало и многое из того, что было нужно крестьянам. Росла и производительность труда. Поэтому довольно скоро размер сельскохозяйственных налогов стал в реальности меньшим, чем платили крестьяне до падения сёгуната своему хозяину. Однако «сухие» проценты не могут дать однозначного представления о том, как жили люди. Переход от полунатурального хозяйствования к товарно-денежному проходил нелегко, развивалось отходничество, город начинал высасывать крестьян из деревни, в самой деревне большее место стало занимать выращивание шелковичного червя, чая, коров, дети ходили в платную школу, какая-то часть юношей стала служить в армии. Менялся сам стиль жизни, а это всегда воспринимается болезненно.
Еще в конце 1876 года в префектурах Миэ, Аити, Сайтама и Сакаи случилось несколько крупных крестьянских волнений. Крестьяне требовали понижения налогового бремени, 57 тысяч человек подверглись наказаниям. Однако уже 3 января напуганное правительство понизило земельный налог до двух с половиной процентов от стоимости земли (местные налоги – до одной пятой этой суммы). Это привело к снижению налогового бремени на четверть. В связи с этим государственные расходы и чиновничий аппарат подлежали сокращению. Денег не хватало ни крестьянам, ни правительству.
24 января Мэйдзи отправился на корабле в Кобэ. Там он открыл новую железнодорожную линию, по которой он доехал из Кобэ до Киото. Пять лет назад при открытии железной дороги между Токио и Иокогамой в императорском указе говорилось о том, что железная дорога будет способствовать процветанию народа. Сейчас такие высокие слова не употреблялись, Мэйдзи лишь призвал чиновников, строителей и народ совместно порадоваться.
На сей раз Мэйдзи путешествовал в персональном вагоне. Вагон сработали в Англии, но его устройство и убранство отражали японские реалии. Символы императорского достоинства – хризантемы и драконы – украшали его. Хотя в комнате в голове вагона император сидел на мягких диванах, туалет был устроен на японский лад – справлять нужду следовало на корточках. Паровоз вел англичанин, но до появления первых японских машинистов оставалось ждать всего два года. Количество иностранных железнодорожных служащих, совсем недавно превышающее сто человек, стало уже сокращаться. Квалификация местных кадров была высокой, а платили им намного меньше.
