«Если хозяева позволяли себе такие серьезные злоупотребления, как продажа закупа в холопство, то еще меньше стеснялись они в менее крупных злоупотреблениях: они, напр., уменьшали закупу плату денежную [т. е. купу] или забирали его имущество или землю [т. е. отарицу]… Правительство, хоть и ограничивает господские права, но делает это очень осторожно. Напр., за такое страшное преступление, как продажа закупа в неволю, господин, если бы это открылось, теряет только те деньги, что ему должен был закуп. А это изумительное [«чудесне»] ограничение, что господин может бить закупа только “про дело”! Какое широкое поле господскому произволу открывает это выражение “про дело” и как неограниченно это право бить закупа: очевидно по малейшему поводу господин мог бить закупа сколько влезет, на основании закона».
«За свои злоупотребления господин рисковал определенной, не очень, очевидно, большой суммой денег, закуп – своей свободой… А при том… каково было проданному в холопство, заложенному или иным способом обиженному закупу добраться из господского села до княжого судьи… такого же господина закупов и холопов, как и ответчик… Мы можем с уверенностью сказать, что так умеренно щедро посвященные доле закупов постановления Русской Правды не очень улучшили эту долю и не спасли их от холопства, куда путем закупничества должна была попадать масса и безземельных свободных и смердов-хозяев вместе с своими землями».
Давая эту яркую социально-политическую характеристику закупничества, собственно, к выступавшей в историографии вопроса на первый план юридической контроверзе
[242] Грушевский отнесся безразлично: «Нет причины делать из этого [юридических квалификаций закупничества, как найма и займа, обеспеченного личностью должника] дилеммы: Кар. 65 [«а жонка с дчерью, тем страда на 12 лет и т. д.»] показывает, что практиковалась отработка денежных сумм физической работой; то же самое вытекает и из Кар. 122 [А, 111], где говорится об отработке денег в бо́льшие сроки [“оже не доходят год” = “не пробудет в работе всего срока”]. С другой стороны… плата при найме давалась вперед, так что обе формы закупничества сходились очень близко».
Про позднейшее употребление термина в праве Вел. кн. Литовского (у Владимирского-Буданова и Ясинского) Грушевский высказался категорически: «Разумеется, нельзя, на том основании, что в собранном документальном материале XVI в. термин означал заклад (застав), выводить, что и закупничество XI–XII вв. было только закладом и больше ничем» [27; с. 119. 28; с. 319, 323, 546].
А. С. Лаппо-Данилевский тоже не счел спор о юридической природе закупничества решенным исследованием Ясинского: «Если считать возможным приравнивать “закупа” Русской Правды к “закупу позднейших западнорусских актов, то легко заключить, что в основе древнего закупничества также лежал договор займа… но такого заключения еще нельзя сделать с полной достоверностью». «Вероятным» Лаппо-Данилевский считал, что закуп «в течение известного срока отрабатывал взятые им деньги на земле своего господина». Лаппо-Данилевский первый обратил внимание, что среди 14 списков Русской Правды, где вместо «наймит» стоит «закуп», есть списки и ранние, XV в.; ссылался на русский перевод Григория Богослова, XVI слова с толкованием Никиты Ираклийского по списку XIV в. [26; с. 86]: «Закуп Еорий, преже убо продав свой закон, наймит бысть».
С другой стороны, Лаппо-Данилевский указал: «В позднейших грамотах наймиты иногда упоминаются в качестве работников, взявших плату вперед: в жалованной грамоте вел. кн. Иоанна Даниловича… (1328–1340) мы читаем: “наймиты, кто стражет на готовых конех, а в кунах” [13; т. I, № 3, с. 2]; ср. еще любопытную порядную в сельские наймиты… 1600 г. [по которой] наемная плата выдается им вперед “на завод”». Существенно для Лаппо-Данилевского в положении закупа было то, что оно характеризовало «довольно шаткое» положение смердов, что статьи Русской Правды, охраняющие интересы закупа, едва ли «способны были устранить слагавшуюся практику житейских отношений» и предотвратить «смешение дворовых закупов с ролейными» [48; с. 9—10].
Специально о конструкции и материале Ясинского высказался Голубовский. «И Юго-Западная, и Северо-Восточная Русь являются в одинаковой степени наследницами тех правовых норм, которые выработались в земский период их жизни. Дальнейшее развитие юридических отношений… продолжалось… под давлением внешних обстоятельств и с привнесением в жизнь новых, чуждых правовых элементов». По мнению Голубовского, «в литовский период положение закупов значительно изменилось: из свободных людей, связанных с другим лицом лишь временной личной сделкой, они переходят в разряд полусвободных людей: о штрафе за обиду передачи личности закупа в распоряжение третьего лица нет уже упоминания»: наоборот, в актах, приведенных Ясинским, есть «прямые указания, что… возможна была и передача закупа».
«Дают другому свою “челядь” для отрабатывания долга… Эта impignoratio
[243] челядина-раба основывалась на том, что он есть полная собственность, вещь своего господина». Но дают в другие руки и закупов: между тем ст. 60 Русской Правды предусматривает именно тот случай, когда господин «вздумал отдать своего закупа в работу другому лицу» [«Паки ли приимет на нем кун и т. д.»]. «Закон… подтверждает, что закуп есть человек свободный, личностью которого никто распоряжаться не может». «Несомненно, закупничество XVI в. происходит из закупничества древнерусского… но они не тождественны». По существу древнерусского закупничества Голубовский отказывался «считать простой случайностью сопоставление или приравнение закупа к наймиту… в лучших списках, Троицком и Карамзинском… В положении закупа и наймита существовали такие точки соприкосновения, которые почти отождествляли их».
С другой стороны, дефектность некоторых статей о закупах (например, ст. 58, где отсутствует начало) и наслоение вариантов (особенно в ст. 59, где, в частности, «вражда» вовсе не позднейшая вставка, а «очень древний» термин обычного права южных славян) наводят Голубовского на предположение, «что дошедшие до нас в Русской Правде статьи о закупничестве представляют из себя мозаику из обрывков законоположений… о закупах ролейных и наймитах». Голубовский и указал на необходимость и возможность, вопреки Ясинскому, «подвинуть вперед вопрос о закупах» – «привлечением новых материалов, в частности законодательных памятников древних славянских народов» [25; с. 4—48].
Для М. А. Дьяконова «существенным признаком социального и юридического положения закупа является то, что у него есть господин»; «нужда вынуждала пристраиваться к чужому хозяйству в качестве работника», но «работает на господина он, конечно, не даром, а за плату (“цену” или “копу”)». А «ученый спор» – о «юридической природе обязательств, в какие вступал закуп к господину», в котором «исследователи, считающие закупа наймитом, прибавляют, что закуп получал наемную плату вперед и своею работой погашал долг» – «имеет важное значение для выяснения древних форм залога, а также для решения вопроса о преемственной связи между древними закупами и московскими кабальными холопами, а не для разъяснения юридического положения закупов».
