Во всяком случае, данные, собранные Ясинским (по мнению Владимирского-Буданова [21; с. 36, примеч.], сделавшие «дальнейший спор о закупах» не имеющим «никакого научного интереса»), по мнению Дьяконова, «вовсе не имеют того решающего значения в споре… как думает автор. Он не доказал, что закупы литовского права совершенно сходны по положению с закупами Русской Правды», «тождество терминов не доказывает еще тождества отношений» [35; с. 108–110].
Удинцев привел ряд соображений, заставивших его «исключить закупничество из отношений по займу» и признать, что оно «не есть договорное долговое рабство». Так как «важнейшим доводом в пользу теории закупничества – самозаклада» считалось «значение термина закуп в памятниках и актах Литовского государства», Удинцев поставил вопрос: всегда ли слово «закупил» употребляется в значении «заставил», и привел примеры неустойчивости этой терминологии («у кого будет та моя пожня в закупе или в закладе и в иных каверзах, ино мне, первысше, своими денгами та пожня выкупать»).
Неубедительно и указание Ясинского на перевод в Литовском Статуте «закупить» = impignorare: в пяти местах Статута термин закупить переводится obligare, понятие заставы в 3-х случаях передается obligare, но в пяти случаях impignorare, слово запродал раз переводится через obligare, раз через impignorare. Таким образом, «термины закупы и закупил не всегда обозначают одно и то же. Принадлежащее им в актах и памятниках XVI в. значение не тождественно с тем, что мы имеем в Русской Правде, и уж во всяком случае не покрывается понятием самозаклада». Удинцев поэтому сам пересмотрел источники Литовского права, чтобы ответить на вопрос, что «представляют из себя закупные люди XVI в. по сравнению с закупами Русской Правды».
В разделе X Литовского Статута идет речь об именье должном и заставном, а также о людях заставных (т. е. «закладных»). В разделе XI говорится о путных людях и бортниках, крестьянах-слугах, ремесных людях, о тивунах и ключниках, о тяглых людях, о закупах и невольниках. Т. е. в разд. XI «идет перечисление различных видов зависимых людей, в том числе и закупных, но с исключением закладных… и тем более самозакладчиков, о которых Литовский Статут не говорит совсем… Практика XVI–XVII вв. как в Москве, так и на Литве развила отдачу в заклад людей, зависимых от лица, отдающего в заклад». «Лиц, отданных в заклад, Литовский Статут 1529 г. и обозначил в арт. 11 и 12 раздела X под именем людей заставных». «Как объяснить, что практика, а за ней и исследователи смешали закладных или заставных людей (арт. 11 и 12, раздела X) с закупами или закупными людьми (арт. 6 сл., раздел XI)? Практика не в состоянии была разобраться в многообразных зависимых состояниях… исследователи же… приняли консерватизм слов в актах XVI в. за консерватизм идей, принадлежавших будто бы ХIII веку или даже первобытному праву».
«Закуп (арт. 6, разд. X) погашает долг путем ежегодных выпустов и служит, “поки з тое сумы выробится”. А человек заставленный… служит “аж до того часу, покуль бы ему (кредитору) тые пенязи заплатили” – предполагается, заемщики, а не сам заставленный. Между двумя отношениями несомненное сходство заключается в службе, которую несет как закуп, так и заставный человек. Но бесспорно, что во всех случаях, где идет речь о людях заставных (закладных), служба считается за рост. Напротив того, она всегда зачитывается в капитал, если говорится о закупах».
«Но возможно ли, чтобы для отработки заемной суммы, всегда даваемой и по литовским актам на определенный срок, была установлена одна и та же мера годичной отработки – уплаты? Думаю, что нет. И, ввиду отсутствия лишь одного элемента займа – возврата взятого, нельзя видеть в закупничестве договор займа и самозаклад, как обеспечение заемного обязательства». При всем отличии литовского закупничества XVI в. от древнерусского XIII в., заключал Удинцев, «указанный отрицательный момент является для того и другого обязательным».
Так как теория закупничества-самозаклада выросла из теории закупничества-займа, Удинцев останавливался и на калачовской теории найма с выдачей платы вперед в виде займа: «Едва ли возможно приписывать юристам XIII в. такую комбинацию, как личный наем, осложняемый займом наемной платы… Или юристы времен Русской Правды не в состоянии были усвоить идеи – уплаты эквивалента вперед; но такое предположение опровергается ст. 105 Тр. сп. [А, 111]. Или же надо думать, что для них недоступна была мысль о займе как обязательстве возвратить взятое; но противное они доказали ст. 43 Тр. сп. [А, 47]». В статье же 56 и сл. «нет ни одного слова об уплате или взыскании по займу, которое должно было бы выступать в виду отработки долга» [89; с. 150–168].
Пресняков, как и Дьяконов, тоже придавая мало значения разногласиям по вопросу о «содержании договора и характере обязательств» господина и закупа «для определения юридического положения закупов и социальной функции закупничества», указал все же на то, что наименование закупа наймитом – «единственное основание» «определения закупа как наемного работника» – может быть понято «и без признания его наемным рабочим», «так как в т. н. “Вопросах Кирика” [77; т. VI, стб. 24–25], памятнике XII в., читаем: “а наим деля, рекше лихвы”… и ниже: “поучай простеца: не достоить ти имати наим”, а если не могут удержаться, “то рци им: будите милосерди, возьмете легко, аще по 5 кун дал еси, а 3 куны возми или 4”».
Рассматривая закупничество как показатель развития боярского сельского хозяйства, «переросшего условия ведения его исключительно трудом челяди», и объясняя возникновение закупничества «отсутствием в руках боярства тех средств, какими располагали князь и Церковь для увеличения числа рабочих рук», Пресняков полагал, что статьи о закупах «естественно выделяются в своего рода “Устав о закупах”». «Самый факт его [закупничества] существования и его регулировки в праве» «нельзя не признать показательным… для оценки размеров этого явления в XII в.»: «боярское землевладение, подобно княжескому и церковному, строит внутри древнерусских земель-княжений новый склад экономических и социально-правовых отношений, выходящих за пределы общего уклада народного быта. Вступив в этот круг отношений, закуп Русской Правды не вполне выбывает из области действия общего права. Но, во-первых, сама необходимость поддержать его связь с этим правом особыми статьями уставного характера показывает, какой она стала хрупкой, а во-вторых, те же статьи свидетельствуют о значительном умалении его гражданской полноправности. С другой стороны, закуп попадает под дисциплинарную власть господина… и под его властную опеку, подобно челяди и домочадцам, перед третьими лицами…
Словом, положение закупа – столь знакомое средневековому быту, двойственное и внутренне противоречивое положение людей полусвободных. В строгом смысле, это положение временное, хотя и не срочное… Если ст. 143 [А, 111] отнести к закупу [как то делает Сергеевич], то и она указывает на отработку “милости” и может быть признана свидетельством о разновидности закупничества, действительно близкого к найму: закупничества на срок (не непременно годичный, т. к. слово год имело более общее значение), каким, конечно, не всякое закупничество было. Что касается погашения долга закупом, то… процентов по “кунам”, лежащим на закупе, Сергеевич, видимо, не предполагает. Но против такого мнения говорят: 1) указанное значение слова наим = лихва; 2) обращение закупа в обельные холопы за побег от господина… правило (ст. 71) [А, 56], резко отделяющее статьи о закупе от ст. 143 [А, 111] и понятное только при задолженности закупа; долг же нет основания считать беспроцентным».
