Н. Дювернуа обращал внимание на то, что в этой статье отразился взгляд «близкого по времени человека, которому видны только яркие внешние события»: «Мы знаем, что не Ярослав “был уставил” месть и убийство раба за оскорбление свободного, что правомерное свое основание и то, и другое имело в обычае, и Ярослав не мог ничего другого уставить, не мог судить иначе. Теперь эта месть и это убийство теряет свое правомерное основание. Князья судят иначе, и вот их современник объясняет нам, что Ярослав уставил убивать, дети уставили откупаться» [36; с. 74].
А. А. Сухов ставил вопрос: «Был ли предоставлен на волю обиженного рабом выбор наказания оскорбителю, или этот выбор наказания зависел от хозяина раба?» Из слов: «а господин его не выдасть, то платити» – «ясно видно, что хозяин раба мог не выдать его… или наоборот» [88; с. 43].
Вёдров указывал, что в Салической Правде «за все преступления рабов («de furtis servorum vel infracturis», V, cap. 13; «de servo, qui de furto fuerit interpellatus», V, cap. 42 и т. п.) установляется в большинстве случаев, кроме телесного наказания раба, известная ответственность его хозяина, прекращающаяся иногда выдачей самого раба. Эта выдача положительно требуется законом в случае, если раб убивал свободного (V, cap. 37)» [21; с. 73].
Владимирский-Буданов понимал 12 гривен как «уголовный штраф за укрывательство виновного холопа (хозяин делается участником в деянии своего холопа или, правильнее, совершает особое преступление – укрывательство, за которое и подвергается уголовному наказанию). Эта плата не есть ни возмездие обиженному или выкуп раба, ни уголовный штраф за личное оскорбление. Оскорбление, нанесенное холопом, не есть преступление, т. к. виновник его не обладает правоспособностью (см. ст. 46). Возмездие за него предоставляется самому обиженному, а именно во времена Ярослава обиженный мог убить холопа, но сыновья Ярослава, отменившие вообще кровавую месть, запретили бить до смерти и холопа-оскорбителя, а постановили, что оскорбленный может или связать холопа (и держать в заключении), или, выпустивши из заключения, побить его или взять гривну кун за срам» [23; примеч. 107].
Сергеевич видел здесь указание на частный характер Пространной Правды: «Здесь… знающий человек соединил новое и старое право». По существу содержания статьи Сергеевич считал, что «установить месть рабу… Ярослав, любитель книжного просвещения и человек, проникнутый христианскими идеями, не мог; да в этом и надобности не было, ибо месть обидчику существовала и до него… Предписать месть нельзя, ее надо носить в сердце… Ярослав мог узаконить смертную казнь рабу по приговору суда: это будет смягчение права мести обидчику. Сыновья Ярослава пошли дальше и ввели телесное наказание раба, вместо казни, и тоже, конечно, по приговору суда. Но они едва ли были в этом новаторами» (телесные наказания назначаются в церковном уставе Ярослава) [79; с. 92 и 393].
«Дом господина есть место убежища для раба. Там нельзя его взять даже для представления к суду. Это единственное… указание на неприкосновенность жилища в нашей глубокой древности. То же начало известно германскому праву. Но там оно сохранилось очень долго. Еще от начала XVII в. есть свидетельство, что преступник, скрывшийся в своем доме, не мог быть схвачен и приведен в суд. Суд сам приходил к его дому, и он отвечал на вопросы суда из окна, и то, если хотел [3; с. 63]».
В ст. 65 нет речи об убийстве раба, нет речи и об «укрывательстве»: «Если укрывательство есть преступление, то почему же дом господина считается неприкосновенным и схватить раба можно только вне дома?.. Бесспорно, раб может быть безнаказанно убит за вину, это допускает ст. 89. Также считаем бесспорным, что обиженный не всегда убивал раба и между прочим потому, что раб иногда успевал скрыться в доме господина, а врываться силою в чужое жилище нельзя было. Что приходилось в этом случае делать обиженному? Караулить раба, пока он не попадет к нему в руки. Господин, если не желал потерять раба, входил с обиженным в соглашение и платил вознаграждение. Тем дело и кончалось, конечно.
Этот порядок вещей и выражен в начале статьи, которую надо заключать словами: “12 гривен”. Эти 12 гривен составляют плату за вину раба, это выкуп раба… “платити зань”, т. е. за раба. А затем идет новое правило, Устав Ярослава, предоставляющий обиженному право требовать смертной казни раба в том случае, конечно, когда между ним и господином не последовало мировой сделки… Нововведение Ярослава удержалось в нашей практике недолго, оно было отменено его сыновьями… [Они] установили применять к рабам публичное телесное наказание [см. «розвязавше», ниже], а не частное, не месть». – Итак: «Обиженный ударом раба, если не приходил к соглашению с господином его о способе удовлетворения за удар, мог потом, схватив раба вне дома его господина, представить его в суд и требовать казни» [80; c. 112–115].
Рожков отмечал, что «уже самое право обиженного убить или бить холопа-обидчика и возможность выдачи его господином потерпевшему указывают, что практиковались личные наказания холопов и эта практика санкционировалась законом… Уже заметен зародыш признания личности холопа… самою княжеской властью в холопе признавалась свободная воля, дурные проявления которой подлежали известной уголовной каре; мы говорим, уголовной, потому что убить или бить холопа – значило применять к нему личную месть, а месть… имела несомненное значение общественного наказания» [79; с. 130].
П. И. Беляев видел здесь указание на ту «уставную грамоту», из которой в Русскую Правду «перешла» «норма об убиении раба» и которая послужила «моделью» позднейших уставных грамот XIV–XVI вв. [18; с. 103].
Грушевский, высказывая предположение, что при Ярославе была «попытка» ввести смертную казнь, ссылался на эту статью (и на ст. 2 Пространной Правды) [28; с. 366].
Ключевский считал эту статью одним из «двух препятствий» к тому, чтобы «принять Краткую Правду за выборку из Пространной»: «статья Краткой Правды [А, 17] считалась выражением устава самого Ярослава» [44; с. 278].
Г. М. Барац, сличая ст. 65 со ст. 17 Краткой Правды, приходил к предположению, что слова: «И вел. кн. Ярослав… уставиша на куны» попали в ст. 65 по бессознательной ошибке писца, взявшего их из «выноски», «относящейся к статье о душегубстве» на поле Краткой Правды «вблизи» ст. 17. Устраняя эту вставку, Барац, в согласии с Сергеевичем, понимал ст. 65 так, что «если [сам потерпевший] поймает где-либо своего оскорбителя», то вправе представить его в суд, «который и подвергает его телесному наказанию (да бьют его, как выражено в ст. 17 Краткой Правды, или “бити его развязавше”, как сказано в ст. 65 Пространной Правды)».
Лишними против ст. 17 остаются слова: «или взяти гривна кун за сором». Это – «окончание совсем отдельной статьи», стоявшей в «первоначальном подлиннике» и озаглавленной («наверно»): «а се оже холопа ударят», и гласившей: «аже кто холопа ударить, то взяти (ему) гривна кун за сором». Обычное толкование «никуда не годится», потому, 1) что это слишком незначительная пеня за оскорбление действием свободного мужа, и потому, 2) что у холопа и «никакого имущества нет». Свою конъектуру Барац поддерживал ссылкой на ст. Смоленской Правды рижской редакции: «Аже кто холопа ударить, гривна кун» (см. Русск. достой., II, с. 250) [15; с. 201 сл.].
