Спала Лена неважно, над самой ее головой висел радиорепродуктор и громкий стук метронома мешал спать. Утром Вера разбудила ее, она помылась, и лицо и руки с мылом, по-настоящему. Потом Вера на пороге дома колола дрова, а Лена сбегала в булочную за хлебом и помогала таскать дрова в комнату, а Киса в это время приготовила чай. Погода стояла прекрасная, ветер разорвал облака, и снова солнышко осветило землю. Сквозь просветы виднелось голубое небо, щебетали птички, и слышались заманчивые паровозные гудки. Они манили и как будто звали: в дорогу, в дорогу!..
Утром Лена выпила 5 чашек чаю с лимонной кислотой, с хлебом и сахарным песком, которым угостила ее Киса. Потом она занялась рассматриванием Вериных детских книг. Как говорится, «у каждого человека есть свой пассион
[33], своя страсть». Вот, например, Киска страстно любит и копит рисунки для вышивания, нитки и красивые лоскутики. Лена имеет страсть к открыткам, птицам и др[угим] животным. А Верина страсть очень странная. Она покупает и коллекционирует детские книжки, преимущественно для младшего возраста. У ней очень много этих детских книг, есть старинные, ее мамы, есть и теперешние, как то: «О глупом мышонке», «Терем-теремок» и другие.
Дядя Сережа лег отдыхать, Киса села писать письма, Вера принялась за работу, которая заключается в том, что Вера зарисовывает с натуры комнаты Эрмитажа
, теперешнего Эрмитажа, пострадавшего от бомб и снарядов, а дома обрабатывает свои наброски. Она делает историческое дело, запечатлевая кистью художника следы преступлений фашистских громил. Это пойдет в историю. Вера вообще отличный художник, и у ней это очень хорошо получается. Все занялись своим делом, но Лена вскоре с сожалением заметила, что рассматривание книжек очень ее утомляет, и она оставила это занятие. На нее напала апатия, не хотелось двинуть ни единым членом, глаза закрывались, голова кружилась, всю ее как-то мутило. Ей было очень нехорошо. Но она постаралась, чтобы никто ничего не заметил. Лена стала перекладывать книги на старое место и, когда шла по комнате, чувствовала, как у ней ноги дрожат в коленях. «Что со мной, уж не заболеваю ли я», — с тревогой думала Лена. На душе было уныло и тоскливо. Солнце спряталось, опять стало пасмурно, а тут еще зловеще завыла сирена, возвещая тревогу. Тревога длилась около часу, после отбоя Лена оделась и, попрощавшись со всеми, покинула свой ночлег. Она приехала домой, взяла посуду, пошла в столовую. Там довольно долго простояла в очереди и так и ушла, потому что каша гороховая, лапша, котлеты уже кончились, осталась одна соевая, да и та кончалась. Лене все равно бы не хватило, а потом кассирша была какая-то новая и без пропуска не давала. Лена купила в магазине 60 гр. гороха и сварила дома себе кашу. Получились не каша и не суп, а не понять что. Но во всяком случае, горох разбух, стал мягкий, рассыпчатый и долго жевался. Лена ела по 3 горошины, и ей этого удовольствия хватило на целый вечер. Совсем обессиленная, Лена рано легла спать. Вечером была еще одна В. Т., но продолжалась она недолго. Перед самым заходом опять выглянуло солнышко и осветило печальную разгромленную комнату, кучи вещей и книг, полный горшок посредине, у Лены не было сил снести вниз ведро с нечистотами. Грустно, печально прошел сегодняшний день для Лены. «Что-то будет завтра», — думала она, засыпая.
11 мая
Лена проснулась около 12 часов дня, а вышла из дому в начале
[34]. Сперва она решила сходить на эвакопункт. Мысль, что там уже началась, может, запись, ее очень волновала. Была теплая погода, светило солнце, но на эвакопункте было по-прежнему пусто. Лена спросила дежурную у входа, что слышно насчет эвакуации, но ей ответили, что не раньше 15-ого. Лена сразу упала духом, и сразу и солнце, и голубое небо, и тепло перестали ее радовать.
Она пошла к Марии Федоровне Барташевич. Ей повезло, она встретила ее на лестнице, когда та с полной кастрюлькой макарон возвращалась из столовой. Та повела ее к себе в комнату. Они шли по длинным коридорам, поворачивали то направо, то налево, одна Лена ни за что бы не нашла. Наконец они пришли к ней в комнату. Лена увидела на кровати две свои подушки, чистые, выстиранные, с пришитыми по уголкам бантиками, на них было приятно смотреть. Тут же стоял Ленин шкафик, полочки были покрыты вышитыми салфеточками, и как
[35] стояли красивые фарфоровые вещицы, среди которых была и Акина синяя сахарница. В комнате у Марии Федоровны было очень уютно, тепло. Зеркальный шкаф, пианино, письменный стол, много книг, ковер на полу. Мария Федоровна отдала Лене ремни и сказала, что ее муж разрешил ей, если она захочет, пользоваться здешней столовой. Лена горячо поблагодарила ее. Они пошли вместе в столовую, и Мария Федоровна показала Лену и сказала буфетчице, что вот эта девочка будет пока брать здесь обеды от имени Барташевич. Потом она показала ей, как можно пройти сюда без пропуска, подписала пропуск, просила передать привет Вере, Кисе и дяде Сереже, когда Лена их увидит, и передать Вере, что она ждет ее к себе. Потом она ушла, сказав, если что будет нужно, чтобы Лена приходила к ней. Лена осталась стоять в очереди, очередь была небольшая, человек 7. Лена осмотрелась, она была в небольшой чистенькой комнате в два окна. В одной ее части, у окон, стояли 4 столика, покрытые чистыми клеенками. На столиках стояли горшки с цветами, на подоконниках тоже цветы, на окнах чистые белые занавески. В другой стороне комнаты стояла девушка, хорошенькая, чистенькая, в белом халате и красном берете. С трех сторон ее окружали столы, за спиной в стене был сделан шкаф. Все здесь было необыкновенно чисто, опрятно. Суп, каша, макароны, все было в сверкающих чистотой оцинкованных ведрах и закрывалось крышками. Девушка работала очень аккуратно и точно. В столовой была пшенная каша, вес 250 гр., густая и чистая, макароны, вес 200 гр., и суп, довольно густой, с пшеничкой и лапшой. Из мясного были сардельки. Лена взяла пшенную кашу. По пути купила хлеба, пришла домой, поела кашу с хлебом, вышло очень сытно. Потом рассчитала талоны, оказалось, что она может тратить 40 гр. кр[упы] в день и 2 раза взять мясное. Это до 15-ого мая. Потом Лена сходила за водой и
[36]
16/V-42 г.
(От 15 мая.) Наступила прекрасная погода, солнышко, тепло, в тени 16 градусов тепла. Зеленеет травка, набухли почки. Весна в разгаре. Но немец не дремлет. Каждый день артиллерийские обстрелы, воздушные налеты по несколько раз в день.
Вот и сейчас страшный артиллерийский обстрел. Лена шла по Невскому. Она хотела променять на крупу купленные ею за 90 рублей 200 гр. хлеба. Как только начался обстрел, Лена перешла дорогу и укрылась в щели-траншее в Екатерининском сквере. Над ее головой беспрерывно, один за другим проносились с певучим свистом снаряды. Беспрерывно грохотали разрывы. Было даже немного страшно. Даже щебетавшие все время птички приумолкли. В минуту затишья Лена выглянула из своего укрытия и поразилась картиной, представшей перед ней. Удивительно, до чего люди привыкли [к] тому, что их жизнь каждую минуту в опасности. Как будто никто и не заметил никакого обстрела. Ходили трамваи, мчались автомобили, люди шли, люди сидели спокойно на скамейках. Каждый был занят своим делом, и Лене даже стало как-то стыдно. Подумают еще, вот ненормальная-то, в траншею забралась, и она пошла домой. Кстати, и обстрел стал уже ослабевать и наконец совсем прекратился.
