— Надеюсь, он добьется своего, — произнес Хемингуэй, одобрительно глядя на Бигглсвейда, сопротивлявшегося попыткам дочери увести его. — Бойкий старик! Такой заслуживает фотографии в газете.
Хобкирк усомнился в правоте начальства:
— Если бы вы так на него нагляделись, как я, сэр…
— Обойдусь! Многие местные жители изображают детективов-любителей?
— Вы не поверите, сэр! — серьезно ответил Хобкирк. — Просто эпидемия! Только и делаю, что вразумляю недотеп, видевших своих врагов в полумиле от Фокс-Хауса, когда застрелили мистера Уорренби. Как таким можно верить?
— Вы неправы, — возразил Хемингуэй. — Я бы поверил. — Что ж, дедушка, ступайте домой, а то чай остынет. Вам больше не о чем тревожиться. Я не забуду то, что вы мне рассказали. Мелкинторп! В Беллингэм!
В полицейском участке старшего инспектора ждал начальник полиции графства, пребывавший в раздражении.
— Извините, сэр, — начал Хемингуэй. — Вы хотите со мной поговорить? Меня немного задержали местные таланты. — Видя замешательство полковника, он объяснил: — Сыщики-любители, сэр.
— Неприятно! — бросил полковник без малейшего сочувствия. — У вас появилась информация?
— Рассказывать, собственно, нечего, сэр. Суп становится гуще — вот и все, что можно доложить на данный момент.
— Вас это радует?
— Да, — признал Хемингуэй. — Мой опыт подсказывает, что чем он гуще, тем ближе разгадка. Вы можете просветить меня на предмет юридического статуса поместья мистера Эйнстейбла?
— Не могу, — ответил полковник, пристально на него глядя. — Наследник — племянник Эйнстейбла, вот и все. Вы намекаете на майорат?
— Не совсем, сэр. Существует соглашение о доверительной собственности, но его условия мне неведомы. Сквайр — не хозяин поместья.
— Господи! Я понятия не имел… Вы уверены?
— Уверен, что он лишь арендатор — пожизненно, сэр. Еще мне известно, как называется юридическая фирма, действующая от имени доверителей. Сколько лет было сыну Эйнстейбла на момент смерти?
Полковник задумался.
— Мой сын учился вместе с ним. Примерно девятнадцать — нет, он был старше Майкла на несколько месяцев. Около двадцати.
— Возраст не подходит. Значит, поместье отдал в доверительное управление его дед или перезаложил. Пока сын был несовершеннолетним, изменить юридическое состояние было невозможно. Я не очень подкован в подобных вопросах, просто одно мое расследование вращалось вокруг доверительной собственности на крупное поместье.
— Как вы все это разнюхали? — удивился полковник. — Я думал, в дела Эйнстейбла не посвящен никто, кроме Драйбека. А тот, конечно, ни слова не проронил бы о проблемах своего клиента!
— Если быть точным, это разнюхал Харботтл, — ответил Хемингуэй. — О доверительной собственности знал не только Драйбек. Еще Сэмпсон Уорренби. Если не ошибаюсь, Хасуэлл тоже в курсе — во всяком случае, подозревает.
— А ведь Уорренби был последним, с кем Эйнстейбл стал бы откровенничать. Продолжайте!
— Я твердо уверен, что он с ним не откровенничал. Уорренби сам все выяснил. Есть копия его письма к поверенным попечителей о том, что один его клиент интересуется гравийным карьером Эйнстейбла, и они именно те, к кому следует обратиться. Есть и ответ этой фирмы, в нем ясно сказано, что, хотя деньги следовало бы платить им, агентам попечителей, для последующего распределения между пожизненным арендатором и доверительными фондами, все подобные сделки должен одобрять только сам Эйнстейбл. Похоже на то, что Уорренби должен был обратиться к Драйбеку, поверенному Эйнстейбла, а тот переадресовал его к лондонской фирме.
— Так, наверное, и произошло, — согласился полковник.
— Да, сэр, но только я в свое время сталкивался с подставными лицами и считаю, что здесь было то же самое. Не сомневаюсь, что Уорренби выудил у Драйбека необходимые сведения, но он действовал не самостоятельно. Не знаю, как все устроилось, но это не важно. Если я разоблачу методы, которыми покойный добывал сведения о соседях, то вместо ареста подпишу благодарственное письмо человеку, который его укокошил!
— Я совсем запутался, — признался полковник. — Почему вы говорите о несамостоятельности Уорренби? Если у него был клиент…
— Да, сэр, но, похоже, никакого клиента у него не было. Как-то неестественно, что Драйбек ни разу не упомянул об этом сквайру, а в том, что упоминаний не было, я уверен. Для Эйнстейбла это стало новостью, причем неприятной.
Полковник заерзал в кресле.
— Почему вы думаете, что клиента не было?
— Потому что мы больше ничего о нем не слышим, сэр.
— Вдруг Уорренби выяснил, что карьер уже сдан в аренду? — предположил полковник.
— Он мог знать об этом с самого начала. То есть не мог, а должен был знать. Вместе со всем Торнденом! Думаю, Уорренби заподозрил, что поместье сквайра передано в доверительную собственность, и решил выяснить подробности. Не надеясь что-либо узнать у Драйбека, он поступил иначе.
— Хотелось бы услышать, что, собственно, у вас на уме, Хемингуэй.
— Если разобраться, сэр, то приходишь к выводу: сквайр обесценивает нанятое имущество, и продолжается это все время после гибели его сына. Я, конечно, не эксперт, но знаю: если отдать поместье в доверительную собственность и сбывать его, так сказать, основной капитал — лес, ископаемые и так далее, то примерно две трети выручки придется передавать в фонд поместья. — Он сделал паузу, но полковник промолчал. — А вот если класть всю сумму себе в карман — или, предположим, так ее инвестировать, чтобы жена после вашей смерти была обеспечена, то это и есть обесценивание.
Полковник, долго сверливший хмурым взглядом папку на своем столе, поднял голову:
— Это серьезное обвинение, старший инспектор.
— Да, сэр. Только меня не касается, как мистер Эйнстейбл поступает со своим поместьем, если это не связано с данным расследованием. Тогда это не уголовное преступление.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Попросить Управление кое-что осторожно выяснить. Без этого не обойтись. Шума не возникнет.
— Разумеется. Только если вы полагаете, что для подобного расследования существует достаточно оснований.
— Да, сэр. Я подозреваю, что Уорренби держал сквайра в кулаке. Далее. Я осмотрел поместье и увидел, что на него расходуется совсем немного денег, в то время как изымается немало. Отойдет оно племяннику, который сквайру почти чужой. Не скрою, я сочувствую сквайру из-за этой разоряющей его доверительной собственности. Если бы его сын дожил до двадцати одного года, то все изменилось бы, и миссис Эйнстейбл не осталась бы без содержания. Но сын погиб, и сквайр уверен, что племянник посмотрит на ситуацию иначе, чем смотрел бы его сын. Я был у супругов Эйнстейблов, и мне показалось, что близкая смерть грозит скорее ей, чем ему. Но из Олд-плейс я отправился к викарию и там выяснил, что у сквайра больное сердце.
