— Полагаю, из него получился хороший свидетель, — заметил Хемингуэй.
— Отличный! — подхватил полковник. — Если бы Гэвин уничтожил письмо, его вряд ли можно было бы осуждать, но он этого не сделал, передав письмо инспектору Троптону. Правда, первой письмо увидела экономка, она и вручила его инспектору. По-моему, Гэвину она симпатизировала больше, чем Уолтеру, и ее было бы легко уговорить помалкивать о письме. Но Гэвин не пытался утаить его.
— Какая добродетельность! — усмехнулся Хемингуэй.
— Вы о чем?
— Благодаря письму все вы решили, будто несчастный покончил с собой? — спросил Хемингуэй.
Раздался телефонный звонок. Полковник поднял трубку, послушал и распорядился:
— Пусть войдет! — Положив трубку, он объяснил: — Это Харботтл, к вам.
— Отлично! Я посылал его в офис Уорренби за делом о дознании. Наверное, он застал на месте Каупланда.
— Лучше вам полностью ознакомиться с делом, прежде чем продолжать разговор со мной.
— Да, сэр. — Хемингуэй взял письмо Уолтера Пленмеллера и уставился на него. — Когда читаешь это впервые, то впечатление сильное, как от любого письма самоубийцы… Но если поразмыслить, то возникает мысль: что-то здесь не так.
— В каком смысле?
Хемингуэй опустил голову, глядя на письмо. «…Это мое последнее письмо, больше мы не увидимся», — прочитал он вслух. — Можно, конечно, считать это намеком на намерение наложить на себя руки, но сформулировано странно. — «Ты приезжаешь сюда, только чтобы вытянуть из меня что-то, разозлить своим сарказмом. Я и так слишком страдаю, чтобы еще раздражаться из-за тебя…» — Он помолчал. — Знаете, сэр, чем больше я об этом размышляю, тем меньше мне это нравится. По-моему, он намекает брату, что больше не потерпит его в своем доме, а вовсе не предупреждает, что решил покончить с собой.
— А «я дошел до предела»? — возразил полковник. — Или слова о том, что дом перейдет Гэвину раньше, чем он думает?
— «…а когда ты окажешься в моей шкуре, то сможешь поздравить себя с тем, что поспособствовал моему концу», — зачитал Хемингуэй. — Он же не говорит, что Гэвин довел его до самоубийства! Скорее клеймит его за то, что брат не щадит его, хотя знает, что состояние здоровья не позволяет ему волноваться. — Видя скептическое выражение лица полковника, он добавил: — Вы только представьте, сэр! Уолтер не заканчивал жизнь самоубийством, а Гэвин показал вам это письмо. Что бы вы могли сказать о замыслах его автора?
Дверь открылась, в кабинет заглянул Харботтл. Полковник пробормотал приветствие, забрал у Хемингуэя письмо и еще раз прочитал его.
— Может, письмо написано в припадке гнева? — произнес он. — Но ведь Уолтер покончил с собой!
Хемингуэй повернулся к Харботтлу и взял у него пачку бумаг.
— Спасибо, Хорас. Не возражаете, если я просмотрю их сейчас, сэр?
— Не возражаю, а настаиваю! А вы сядьте, инспектор.
Харботтл подвинул стул ближе к своему шефу, и они вместе прочитали рапорт о дознании. Тем временем полковник, уставший наблюдать за выражением лица Хемингуэя, выбрал новую трубку из нескольких на своем столе, набил ее, закурил и стал смотреть в окно. Некоторое время ничего не нарушало тишину, не считая шуршания листов бумаги и просьбы Харботтла к шефу читать помедленнее. Лоб Хемингуэя все сильнее бороздили морщины, несколько раз он возвращался к прочитанному. Когда все было наконец прочитано, он нахмурился.
— Ну как? — спросил полковник. — Не оставляет сомнений, верно?
— Чудесно! — отозвался Хемингуэй. — Колеса были смазаны отменно!
Полковник вспыхнул:
— По-вашему, мы что-то упустили?
— Увы, сэр, упустили. Но я ничуть не удивлен! Ни у кого из вас не было причин заподозрить в письме Уолтера нечто иное. Я сам ничего не понял бы, если бы не наткнулся на него среди бумаг Уорренби, там, где ему не полагалось находиться. Это заставило меня задуматься.
— Вы хотите сказать, что Уорренби, выполняя обязанности коронера, с самого начала заподозрил, что письмо — подлог?
— Нет, не с самого начала, сэр, — возразил Хемингуэй. — Сомнения возникли позднее. Наверное, это случилось после того, как Гэвин поселился в Торндене и дал всем понять, каким он будет соседом. Очень глупо с его стороны было превратить в своего врага Уорренби! Он высокомерно полагал, что любого обведет вокруг пальца. У меня хватает свидетельств, чтобы предположить, как должен был отреагировать Уорренби на презрительное обращение с ним: он попросту не мог не попытаться обзавестись оружием против обидчика! А значит, разобраться со смертью Уолтера Пленмеллера. Что ему стоило снова поднять материалы дознания? Он мог отнестись к письму, как я, а мог заметить в нем что-то еще, чего я пока не заметил. Уорренби ведь изъял его из папки не для того, чтобы читать на сон грядущий!
— Полагаете, это подделка? Я, конечно, не эксперт по почеркам, но готов поклясться, что письмо написал Уолтер.
Хемингуэй кивнул:
— Этого я не ставлю под сомнение, сэр. Вы не знаете, сохранился ли конверт?
— Не помню, но если Карсторн в участке, мы сейчас выясним. Он занимался данным делом вместе с Троптоном, — произнес полковник, снимая телефонную трубку.
— Он на месте, сэр, — подсказал инспектор. — Я только что с ним говорил.
Сержант не заставил себя ждать. Услышав вопрос, он прищурился, словно припоминая нечто давно забытое. Память его не подвела.
— Нет, сэр, — ответил сержант. — Конверта мы не видели. Мистер Пленмеллер вручил письмо инспектору Троптону уже развернутым со словами, что, наверное, должен передать его в полицию, хотя его первым — «глубинным», как он выразился, — побуждением было его сжечь.
— По-моему, его «глубинным» побуждением было вручить письмо вам. Хотел бы я взглянуть на конверт!
— Конверт видела экономка, — сообщил сержант. — Помню, она говорила вам, что увидела письмо первой. Оно лежало на столике у кровати. На нем было написано единственное слово: «Гэвин».
— Вот как? С этим уже ничего не поделаешь: экономка не определила бы, Уолтер надписал это слово или кто-либо другой.
— К чему вы клоните? — не вытерпел полковник. — Почему придаете такое значение конверту?
— Мне пришла в голову одна мысль, сэр, — ответил Хемингуэй. — Вы сказали, что за три недели до смерти Уолтер грозился, что больше не впустит Гэвина в дом и не желает его видеть.
— После этого он все же впустил брата в дом. Ссора была забыта.
— Да, сэр. Но, похоже, все происходило именно так, как сказано в письме. Я много раз читал его и заметил кое-что подозрительное. У Уолтера был размашистый почерк, он не делал разрывы между словами — ленился оторвать перо от бумаги, что ли? Взгляните на дату вверху страницы, сэр. Что вы думаете?
Хемингуэй положил письмо перед полковником. Харботтл и Карсторн приблизились к столу, чтобы ничего не упустить. Полковник вгляделся в письмо и произнес:
