Генри Хасуэлл приобрел «Кедры», пребывавшие в плачевном состоянии, у последнего остававшегося на свете представителя очень старого знатного семейства графства. Такие люди, как Тэддиас Драйбек, с иронией и неудовольствием относились к тому, что он привел поместье в порядок и покончил со всеми ужасными анахронизмами (в том числе с оранжереей, а ее приходилось миновать, покидая гостиную; и с шоколадными обоями в проходе и на лестнице), которыми уродовали дом Браверли. Теперь дом отличался сдержанным достоинством, обстановкой и садом, ставшим благодаря неустанным усилиям миссис Хасуэлл одним из чудеснейших во всем графстве.
Миновав ворота и направившись к дому, мужчины встретили миссис Хасуэлл, шагающую к теннисным кортам с ярко-розовым маком в руке.
— Как чудесно! — воскликнула она. — Теперь я смогу составить вторую четверку. Как поживаете, майор? А вы, Гэвин? Я как раз думала о вас, мистер Драйбек: вы правы, что не держите кошек! Не пойму, почему собак можно приучить сторониться цветочных клумб, а кошек — никогда? Вы только взгляните! Похоже, паршивка прямо разлеглась на бедном растении, вот жалость! Не возражаете пройти через дом? Я бы поставила бедный мак в воду.
Так, болтая в своей милой манере, она привела их в прохладный квадратный холл. Миссис Хасуэлл была полной седовласой дамой, одетой бесцветно, с пренебрежением к стилю. Глядя на нее саму, нельзя было даже заподозрить наличие вкуса, хотя она вовсю проявляла его в доме и в саду. Сунув вроде бы небрежно сломанный мак в вазу, где уже были цветы, она не нарушила симметрию. Затем повела гостей в залитую солнцем гостиную, откуда можно было выйти через стеклянную дверь в розарий.
— Конечно, эту дверь можно было бы заложить, — сказала миссис Хасуэлл, — но мне нравится выходить отсюда в сад, а с фасада она не видна. У Браверли здесь находилась, если помните, оранжерея.
— Одно из самых трепетных воспоминаний моего детства, — произнес Гэвин. — Я ностальгирую по ее теплу, по запахам, по колючей растительности. Все это я любил!
— Кактусы, — подсказала миссис Хасуэлл. — Дети всегда любят все самое ужасное. Помню, в какое отчаяние приводила меня трехлетняя Элизабет, обожавшая клумбу с лиловой геранью и синими лобелиями. Потом она, конечно, переросла свое пристрастие. Сейчас они с мужем переехали в дом в Челси. Надеюсь, там не сыро. Какие чудеса она творила с цветами на окнах! Чарлз и Абигейл Дирхам играют против Линдейлов. Только что пришли викарий и Мэвис Уорренби, и теперь можно будет составить еще две соперничающие пары.
— Прекрасно! — обрадовался майор.
Драйбек промолчал. Он предвидел свою судьбу: его партнершей назначат Мэвис, потому что он играл лучше викария и майора. Эта перспектива вызывала у него уныние.
— Ваш муж не играет, миссис Хасуэлл? — спросил майор.
— К сожалению, нет. Генри пришлось отлучиться в Вудхолл.
К унынию Драйбека добавилась обида. Генри Хасуэлл был единственным в Торндене теннисистом, которого он считал равным себе, и Драйбек предвкушал партию с ним — как выяснилось, напрасно.
Они приблизились к двум кортам с твердым покрытием, устроенным по настоянию миссис Хасуэлл так, чтобы не портить своим видом сад, — на удалении от дома, под стеной, за которой бежала тропинка от северной, ведущей в Хоуксхэд, дороги мимо угодий сквайра на юг, к приступке, отделявшей ее от Фокс-лейн. В том месте тропинка, обогнув рощицу, относившуюся к «Кедрам», резко поворачивала на север, чтобы к югу от ворот усадьбы сомкнуться с Вуд-лейн. На тропинку вела дверца в стене поблизости от кортов. Через нее пришли на корты Линдейлы, жившие на дороге, связывавшей Хоуксхэд с Беллингэмом. Той же самой калиткой воспользовались мисс Уорренби и мисс Дерхэм, не такие щепетильные, как Драйбек, предпочитавший парадный вход.
Когда миссис Хасуэлл привела на корты троих новых гостей, игра происходила только на одном. Хозяйский сын и племянница мисс Паттердейл весело и упорно состязались с молодой четой Линдейлов. Тем временем викарий, высокий костлявый мужчина с мягким выражением лица, высоким лбом и волосами с проседью, вел на скамейке за кортами ленивую беседу с Мэвис Уорренби.
— Представлять никого не нужно, — произнесла миссис Хасуэлл, улыбаясь всем гостям. — Спрашивать, как кто играет, тоже ни к чему, потому что никто не скажет правды. Думаю, Мэвис и мистер Драйбек будут одной парой, викарий и майор Миджхолм — другой.
— Я слишком плохо играю, чтобы быть парой мистеру Драйбеку, — возразила Мэвис. — Я буду ужасно волноваться. Пусть лучше составится мужская четверка.
— Полагаю, вы прочите в четвертого не меня? — спросил Гэвин, смутив ее и взглядом знатока наблюдая результат.
— Мужчины смогут сразиться позднее, — промолвила миссис Хасуэлл. — Уверена, вы покажете класс, милочка. Жаль, что не пришел ваш дядя.
— Он просил его извинить, — сказала Мэвис, все еще краснея от смущения. — У него документы, которыми он должен заняться. Вообще-то мне тут не место.
— Что вы, милочка! Мы все очень вам рады.
Выражение лица мисс Уорренби сменилось на признательное.
— Я не люблю оставлять дядю одного за чаем. По субботам Глэдис работает полдня, и он остался в одиночестве. Но дядя не разрешает мне оставаться и приглядывать за ним. Я собрала поднос, оставила на плите чайник и убежала развлекаться. Меня мучает чувство вины, потому что дяде не нравится заниматься подобным самостоятельно. Правда, он сказал, что не возражает в кои-то веки сам похозяйничать, и вот я здесь. Он так добр!
Ее светло-серые глаза с надеждой обвели собравшихся, но пример заботы Сэмпсона Уорренби о племяннице не вызвал комментариев ни у кого, кроме миссис Хасуэлл:
— Вашему дяде не повредит попить чаю в одиночестве. На вашем месте я бы за него не тревожилась.
Затем она вручила Драйбеку ящик с теннисными мячами, пригласила всех четверых игроков на корт, распахнув проволочные воротца, и уселась на садовую скамейку, предложив Гэвину устроиться с ней рядом.
— Жаль, миссис Клиберн задерживается, — вздохнула миссис Хасуэлл. — Будь она здесь, можно было бы составить смешанные пары, тогда получилось бы состязание на равных. Что ж, ничего не поделаешь. Я рада, что не пришел Сэмпсон Уорренби.
— Вы говорили, что огорчены.
— Только ради приличия. Пришлось его позвать, чтобы не обидеть. В тесном сообществе нельзя ни о ком забывать, иначе получится неудобно, так я сказала Генри.
— Вот, значит, зачем он пошел в Вудхолл? — спросил Гэвин, заинтересовавшись.
— Если бы я проигнорировала мистера Уорренби, — продолжила миссис Хасуэлл, пропустив мимо ушей его вопрос, — то пришлось бы поступить так же с Мэвис, а этого мне не хотелось.
— Лучше бы вы его проигнорировали!
— У нее безрадостная жизнь. — Миссис Хасуэлл упорно не замечала реплик собеседника. — Причем она никогда не скажет о нем дурного слова.
— Ни о нем, ни о ком-либо вообще. Я — другого поля ягода.
