— Уорренби пополнял интерьер небрежно, тем, что попадалось на глаза, — произнес сержант. — Правда, в Лондоне был человек, который ему подсказывал.
У двери висел железный колокольчик. Сержант не удержался и дернул его. Эффект был мгновенным и неожиданным. Раздался истошный лай, и из полуприкрытой двери слева выскочили две мелкие, зато решительные защитницы рыжевато-коричневой масти. Одна стала грозно наскакивать на пришельцев, другая, при более пристальном рассмотрении оказавшаяся кобелем преклонных лет, довольствовалась тем, что осталась стоять, хрипло погавкивая.
— Фу, ребятки! — послышался женский голос. — Как не стыдно? Назад, к мамочке!
— Миссис Миджхолм, — прошептал сержант.
Его взгляд, обращенный на Хемингуэя, был полон значимости, но объяснить охвативший его ужас он не успел: из гостиной выплыла миссис Миджхолм.
— О, полиция! — воскликнула она. — В воскресенье! Удивительно!
— Добрый день, мадам. Знакомьтесь: старший инспектор Скотленд-Ярда Хемингуэй, инспектор Харботтл. Они хотят увидеть мисс Уорренби.
— Скотленд-Ярд! — произнесла миссис Миджхолм, как выплюнула, явно не видя существенной разницы между этим учреждением и гестапо. — Бедное дитя!
— Совершенно верно, мадам, — примирительно промолвил Хемингуэй. — Собственно, мне нужно только заглянуть в бумаги и задать пару вопросов. Не беспокойтесь, я не стану ее огорчать!
— Что ж, — вздохнула миссис Миджхолм, — если без этого не обойтись, то я буду настаивать на своем присутствии. Она осталась одна в целом свете, перенеся страшное потрясение. Я отказываюсь ее бросать!
— Уверен, это делает вам честь. Не возражаю. — Хемингуэй нагнулся, чтобы погладить пожилого пекинеса, нюхавшего его ботинок. — Ты такой красавчик!
Пекинес сердито взглянул на него и зарычал. Однако Хемингуэй знал на собачьей спинке местечко, почесывание которого приносит наибольшее удовольствие, поэтому песик прекратил рычать и даже помахал распушенным хвостом. Это растопило суровое сердце миссис Миджхолм.
— Вы ему понравились! — вскричала она. — Улисс! Обычно он не терпит прикосновения чужих. Значит, такие полицейские тебе по сердцу, мой бесценный? Фу, Унтиди! Не позволяйте ей приставать!
Собачка более юных лет, вдохновленная дедушкиным примером, перешла от лая к восторженным приветствиям, обращенным к старшему инспектору. Сержант Карсторн возмущенно засопел, но поведение старшего инспектора не позволяло предположить, что он приехал в Торнден с какой-либо иной целью помимо восхищения пекинесами миссис Миджхолм. Не прошло и нескольких минут, как Хемингуэй и миссис Миджхолм подружились. Он уже сумел бы успешно сдать экзамен по предмету «достоинства Улисса, количество выигранных им призов и поголовье зачатых им призеров выставок». На волне благосклонности Хемингуэй был наконец допущен в гостиную. Там в кресле с подголовником сидела, сложив руки на коленях, Мэвис Уорренби. Не принадлежа к тем, кто считает свой гардероб неполным без как минимум одного черного платья, она не смогла одеться должным траурным образом. Компромисс представлял собой серое платье, которое совершенно ей не шло. При появлении полиции Мэвис встала и, бросив на миссис Миджхолм взгляд преданного спаниеля, выдавила:
— Что такое?
— Не надо волноваться, моя дорогая! — подбодрила миссис Миджхолм. — Два детектива из Скотленд-Ярда, только и всего. Очень обходительные. Но я побуду с тобой.
— Как я вам благодарна! Простите, я такая глупенькая! — заговорила Мэвис, покосившись на Хемингуэя. — Наверное, это потому, что на меня слишком много навалилось. Конечно, я знала, что без вопросов не обойдется, и сделаю все, чтобы вам помочь. Это мой долг.
И, обходясь почти без наводящих вопросов, Мэвис отчиталась обо всех своих действиях накануне, не забыв о том, как тревожно ей было оставлять ныне покойного мистера Уорренби одного, и о том, как она жаловалась миссис Хасуэлл на позднее время. Мисс Уорренби рассказывала все это не в первый раз, история обросла второстепенными подробностями, и она почти убедила себя, что уходила из дому с дурными предчувствиями. Впрочем, в двух важнейших пунктах история не отличалась от поведанной сержанту Карсторну: Мэвис не знает никого, у кого была бы причина убить ее дядю. Когда внезапно раздался выстрел, она никого не видела.
— Понимаете, — бесхитростно заявила Мэвис, — то, что я никого не видела, для меня облегчение. Дядю все равно не вернуть. Я предпочитаю не знать!
— Да, — кивнула миссис Миджхолм. — Но ты же не хотела бы, чтобы убийца твоего дяди остался безнаказанным? Да и мы не можем позволить, чтобы по нашей любимой деревне разгуливал душегуб! Никто глаз ночью не сомкнет. Я не верю, будто можно что-то утаить. Перед вашим приходом, инспектор, мы с мисс Уорренби как раз обсуждали, кто бы мог это сделать.
— Не думаю, что это подобающие разговоры, — возразила Мэвис.
— Прошу меня извинить, — произнес Хемингуэй, — но вы ошибаетесь! Если кого-то подозреваете, то ваша прямая обязанность сообщить мне об этом.
— Я никого не подозреваю. Даже не представляю, кто бы это мог быть!
— Не преувеличивай, Мэвис! — одернула ее миссис Миджхолм. — Одно дело хранить верность памяти дяди — хотя у тебя нет для этого причин, но, уверяя инспектора, что у твоего дяди не имелось врагов, ты грешишь против истины, зная, что враги были! Я не утверждаю, что он сам был в этом виноват — хотя кто же еще? — однако от фактов никуда не денешься. Видит бог, я не склонна сплетничать про соседей, но не возражала бы узнать, к примеру, куда отправился от Хасуэллов Кенелм Линдейл. Эти Линдейлы всегда были мне подозрительны. Они ведь как живут? Ни к кому ни ногой, в жизни торнденского общества не участвуют. Сколько миссис Линдейл ни твердит, что не может отойти от своей малышки, я уверена, что это высокомерие. Как только они поселились на ферме Рашифорд, я сразу же нанесла им визит и всячески выказывала дружелюбие, но миссис Линдейл намекнула, что без приглашения мне на ферме лучше не появляться.
— Со мной она всегда была очень приветлива, — промолвила Мэвис.
— Я не упрекаю ее в невежливости, но разве от нее чего-нибудь добьешься? — не унималась миссис Миджхолм. — Я спрашиваю ее о родителях, откуда она родом, давно ли замужем — все без толку. Уклончивость — вот как это называется. Я тогда еще заподозрила: ей есть что скрывать. Для девушки — а кто она еще по сравнению со мной? — неестественно избегать разговоров о родне. И вот что я вам скажу… — Она пристально посмотрела на Хемингуэя. — У них никто никогда не гостит. Ее или его родители, сестра… Но нет, никого! Ни разу!
— Может, они умерли? — предположил Хемингуэй.
— Все до единого? — возмутилась миссис Миджхолм. — Людей совсем без родни не бывает.
— Не надо так, миссис Миджхолм! — взмолилась Мэвис. — Теперь, когда не стало бедного дяди, у меня тоже не осталось родственников. Я не знаю ни одного!
— Ты не замужем, дорогая.
Старший инспектор изъявил желание просмотреть в присутствии мисс Уорренби бумаги покойного.
