* * *
…Осталась под крылом искляксанная островками коричневая полоска Пянджа, межевой реки, показалась жженная солнцем земля, трещиноватая из-за прориси дувалов, огораживавших крестьянские наделы. Потом впереди по курсу засверкали северные отроги Гиндукуша – грани ледников отражали солнце, снег на склонах дымно мерцал радужным искреньем. Горная страна Хазараджат…
Младший сержант Переверзев откинулся на стеганую обшивку борта, поправил голубой берет, осмотрелся. Многие попутчики, притулившиеся на узких и длинных, во весь салон, скамьях, дремали.
За бортом стало темнеть – тускло засветили потолочные лампы в приплюснутых, молочного цвета плафонах.
А младшему сержанту Переверзеву не дремалось. Покосившись на похрапывавшего прапора, Александр поднялся и прошел в кабину пилотов. «Летуны» его не погнали, а борттехник даже шлемофон с ларингами протянул: послушай-де нашу текучку! Шурик прижал наушник к уху и услышал:
– Привод прошли. Подворачивай.
– Выполняйте разворот. Только далеко не отходите, артиллерия работает.
– Понял. Выполняю.
«Ил» резко накренился влево, командир снял со штурвала руку и махнул в сторону бокового окна:
– «Град» заработал! Хочешь глянуть?
Шурик хотел. Земля внизу была черным-черна, и в этой аспидности летели веера красно-желтых огней, оставляя за собой быстро тускневшие «борозды».
– Красиво… – пробормотал он, понимая, что вчуже любовался войной.
– Вижу светлое пятно! – скрипит наушник голосом командира. – Наверное, Шинданд… Доворачиваю… Где полоса?
– Полосу пересекли! Вижу ее! Вот она, слева!
– Колхоз, Колхоз! – вклинивается «земля». – Это Москва! Переносите огонь на вторую цель!
– Аэродром под обстрелом, эрэсы
[17] и мины. Садитесь поэнергичней и – немедленно с полосы.
– Понял. Сажусь.
– Слишком резко пошли… – бурчит помощник командира.
– Нормально. За полосой следи…
– Можно! Можно, пора!
Командир довернул штурвал влево, толкнул его от себя, и вот литая резина шасси уже задымилась на бетонке. Переверзев облегченно выдохнул. Прибыли!
Перебросав груз в две бортовые «барбухайки» и армейский «КамАЗ», они с Мамедовым благополучно добрались до военного лагеря в горах, стандартного, как у римских легионеров – шеренги темных после дождя палаток – маленьких шатровых, больших многосекционных, длинных прямоугольных с плоскими крышами.
В центре лагеря – линейка машин и прицепов-салонов: темно-зеленых, со скользкими лесенками у дверей. Ритмично рычал дизель-генератор, над ним горела привязанная к шесту лампочка, высвечивая в темноте круг. У маленького костерка грелись дизельщики, истопники пилили дрова, кололи снарядные ящики. Маячил у штабной палатки часовой. Завывая, проехала водовозка, торопясь к палаточным пунктам питания.
Уже высыпали первые звезды и светили колюче с небес. На гребнях холмов просматривались силуэты боевых машин сторожевого охранения, а вдали еле угадывался пильчатый горный хребет.
Переверзев прошел к палатке почти на ощупь, споткнулся о столбик. Забрякала крышка привязанного рукомойника.
Откинув в тамбуре один за другим три брезентовых полога, Александр пролез внутрь и зажмурился от яркого света. У центрального столба палатки, под лампочкой, прикрытой вместо абажура газетой, брился сержант Михнов.
– Здоров, Искандер Зулькарнайн!
[18] – воскликнул он. – Располагайся! Я тебе теплое место забил!
– Спасибо, Махно! – обрадовался Переверзев. – Замерз как цуцик!
– Горы… – объяснил Михнов.
Попыхивала пламенем самодельная печка «Поларис», в ее ребристой трубе свистел налетавший с хребта ветер. Провыл и затих движок «уазика», хлопнула дверца, часовой спросил у приехавшего пароль…
И приход товарищей со столовки, и отбой Переверзев пропустил – заснул. Спал до самого подъема. Кто-то уже, не дожидаясь побудки, позвякивал рукомойником, проскрипел сапогами по гравию сигналист, беря на трубе негромкие пробные ноты.
– Встава-ать пора-а… – громко раззевался Михнов. – Эй, господа рядовые! Вскочили и бегом одеваться!
Переверзев оделся первым, умылся из рукомойника, ломая тонкий ледок.
Сумрак быстро редел, и зубцы окрестных гор излучали красное сияние, пряча за каменными спинами встававшее солнце. Из походной кухни выгружали зеленые термосы с завтраком. Чертя концами лопастей световой круг, пролетел вертолет, подсвеченный красным и зеленым бортовыми огнями, сделал заход.
– Явно по наши души! – пронаблюдал посадку Михнов. И оказался прав.
– Выходим в рейд! – сообщил Мамедов. – Пошурудим у «духов» по тылам. На место нас подкинут «вертушки», там уже пересядем на «броню»…
Переверзев, спеша и давясь, поглотил завтрак, нацепил тяжелый бронежилет, а сверху еще и «лифчик»-разгрузку, и поспешил к «вертушкам».
До площадки, где стояла пара «Ми-6», опустив длинные лопасти ниже кабин, шли полем – по пружинящим мерзлым стеблям верблюжьей колючки, между огромными, раскормленными воронами, очень ленивыми и наглыми.
Вертолетная площадка была покрыта громыхавшими под ногами стальными секциями, а потом перед Александром открылись грузовые створки «вертушки».
– По местам! – скомандовал он, собирая своих подопечных: какой-никакой, а командир!
Грузовой салон «Ми-6» был велик и гулок. Высоко над головой сходились шпангоуты, за двухстворчатой дверцей с окошками, задернутыми шторками, расположились пилоты. Переверзев заглянул к «летунам» и доложил, что все в сборе.
Командир экипажа ведущего вертолета кивнул, надел и расправил черные перчатки.
– Ромашка! – прошипел в наушниках голос руководителя полетов. – Запуск группе!
– Принято…
Очень медленно пошли раскручиваться лопасти, на третьем обороте стали подрагивать и подниматься, через несколько секунд только тени от винтов замелькали, напрягая воздух гулом и рокотом.
– Контрольная!
Вертолет оторвался от земли, повисел на малой высоте, снова опустился, рванул вперед по стальным секциям.
Кабина будто нырнула вниз – взлет.
– В стороночку отойди, – попросил командир ведомого.
– Добре. Отошел, – отозвался тот.
«Вертушка» повернула к горам. Те, что глыбились впереди, казались цементными, а стелившиеся понизу – коричнево-красными. Узкие кривые ущелья были скрыты сумраком, залитые солнцем вершины отливали розоватой белизной, изломы горных пород отдавали желтым, коричневым, багровым.
