— Марион… — начал было он и умолк.
Но перед ним неотступно стояло лицо Колена, и через несколько секунд он опять попытался вернуться к своему намерению.
— Да что с тобой? Тебе чего-нибудь нужно? — полюбопытствовала Марион.
То ли подобные обременительные разговоры были обычным делом, то ли Франсуа, сам того не ведая, дал ей понять, чем он озабочен, но Марион догадалась, чего он хочет.
— Да уж, верно, — заметила она, — ты не богач.
— Далеко не богач, — подтвердил Франсуа. — Чего уж тут скрывать.
— Вижу, — кивнула Марион. И, прижавшись к Франсуа, который униженно смотрел на нее, она страстно шепнула: — Экий дурачок! Просит то, чего другие требуют.
— Какие другие?
— Ну Колен… и Ренье.
— А что, они не правы? — поинтересовался Франсуа, почувствовав себя куда уверенней. — Между прочим, это Колен научил меня. И у него всегда водятся деньги.
— Да уж знаю, — сказала Марион.
Она было начала рассказывать ему про Колена, но тут на улице раздался пьяный крик, и Марион, вздрогнув, в испуге буквально скатилась с кровати.
— Куда ты? — удивился Франсуа.
Овладев собой, Марион указала на сундук, в который она прятала деньги, что ей платили, и сдавленно хохотнула, чем привела Франсуа в полную растерянность.
— Да погоди, — сказал он. — Куда торопиться?
— Нет, — заявила Марион. — Будет лучше, если ты сейчас уйдешь. Время позднее.
— Как! Уже?
Закрыв сундук, Марион вернулась и торопливо, словно боясь, что ее поймают, сунула Франсуа два почти новеньких экю, потом с поцелуями и уговорами вытолкала его из постели и подала одежду; Франсуа без всяких протестов взял ее, не понимая, почему на душе у него одновременно радостно и печально.
Непонятная спешка, с какой его выпроваживали, удивила Франсуа, но сопротивляться он не стал. Деньги, которые он сжимал в кулаке, мешали ему спорить с Марион, а она с нескрываемым страхом все торопила его. Что с ней приключилось? Почему она выгоняет его, даже не дав ее отблагодарить? Может, она рассердилась? Да нет. Франсуа прекрасно видел, что нет. Но выглядела она очень обеспокоенной и, помогая ему одеваться, так боязливо поглядывала на дверь, что в конце концов, чтобы успокоить ее, он сказал:
— Ну все. Я ухожу.
— Только не шуми, — шепнула Марион. — Ты готов?
Она опасливо приоткрыла дверь и, когда Франсуа собрался обнять ее и на прощание поцеловать, торопливо пробормотала:
— Нет, нет! И будь осторожен, чтоб не узнали, откуда ты идешь. А то тебе за это обломят. Ну ступай.
— До завтра?
Марион отрицательно покачала головой.
— Как! — изумился Франсуа. — Ты не хочешь видеть меня?
— Я днем дам тебе знать, — почти шепотом сказала Марион, вытолкнула Франсуа из каморки и, едва он вышел, захлопнула дверь и заперла ее на засов.
Тьма на улице была такая, что на фоне неба с трудом можно было различить очертания крыш и вывесок. Нигде ни огонька. Ноги на грязной мостовой разъезжались. Франсуа, непривычный ходить в таком мраке, двигался вслепую. Вокруг ни звука, ни шума; ощущение, будто в домах по обе стороны улицы все крепко спят, мирно похрапывая да время от времени поворачиваясь на другой бок. Тишина вокруг была такая, что казалось, она стоит вязкой стеной и Франсуа с трудом продирается сквозь нее. От этого безмолвия ему стало не по себе.
— Черт возьми! — буркнул он и остановился.
Он пощупал в кошельке деньги, и у него возник соблазн вернуться, тем паче что от каморки Марион он ушел не слишком далеко, а девушка небось уже раскаивается, что выставила его на улицу в такую ночь. Но тут чей-то хриплый голос окликнул его:
— Эй, ты!
Франсуа предпочел не отзываться.
— Вот я тебя поймаю, — снова раздался тот же голос, в котором звучала нескрываемая злоба, — и переломаю все кости. Ты где?
Брошенный булыжник с грохотом покатился по мостовой, и Франсуа понял, что его преследует какой-то здоровенный, если судить по той силе, с какой он швырнул камень, мужик. Он припустил со всех ног и бежал, не оглядываясь, выбирая самый короткий путь, пока не добрался до перекрестка улицы Арфы с Кукольной; только там, поняв, что улизнул от преследователя, и почувствовав себя в безопасности, он с облегчением вздохнул и отправился спать.
Разбудил его крик старьевщика: «Старые башмаки!» Опять лил дождь. Разносчики заглядывали в окна, мимо которых проходили, и выкрикивали название своего товара, пытаясь соблазнить покупателей. Франсуа узнал старика, который плаксиво выпевал: «Селедки соленые… копченые!» А вот здоровенная толстуха катит тележку и через каждые десять шагов взревывает хриплым, прямо-таки мужским голосом: «А ну, кому моих красавчиков?» — она продает сыры из Бри в соломенных плетенках; купить у нее можно и целую головку, а можно и ломоть.
Франсуа почувствовал голод. Он спустился в кухню, отрезал ломоть хлеба, кусок сала и, не думая о том, что Югетта будет ворчать из-за наделанного им беспорядка, вернулся к себе в комнату, закрылся и стал есть. Настроение у него было отличное. Крики, долетавшие с улицы, не раздражали, а, наоборот, радовали. Несмотря на дождь, что струился по оконным стеклам, и некоторую вялость в теле, оставшуюся после визита к Марион, голова у него была ясная; ему хотелось жить, двигаться, что-то делать.
— У-ух! — счастливо выдохнул он.
Он схватил с полки толстенный томище, раскрыл, принялся читать, прочел подряд несколько длинных параграфов и был поражен, что ему все понятно. Обычно он всячески отлынивал от чтения. Он не видел никакого удовольствия в том, чтобы забивать себе башку всеми этими определениями, которые по лености своей с трудом одолевал, и они мгновенно у него перепутывались. Но в это утро чем дольше он читал, тем больше удовольствия получал и от чтения, и от того, что прочитанное выстраивается в голове в строгом порядке. Даже текст «Doctrinal», даром что невыносимо скучный, казался ему ясным, и Франсуа время от времени закрывал глаза и на память повторял его слово в слово, приходя от этого в несказанный восторг.
«Что меня так переменило? — с изумлением спрашивал он себя. — Я учусь и все запоминаю. Мэтр Гийом будет доволен!»
Дальше — больше, и он уже почти перестал удивляться собственному усердию и тому, как все легко понимает и запоминает. И то сказать, для парня, который шлялся всю ночь, овладевать латинским синтаксисом куда как непросто, однако для Франсуа он не составлял никаких затруднений. Он переходил от главы к главе, останавливался на примерах, чтобы закрепить правило, шел дальше или возвращался к уже прочитанному; если не все понял, проверял, как запомнил, потом вскакивал и прохаживался по комнате, радостно потирая руки.
Возбужденный приятностями учебы, о которых он даже не подозревал, Франсуа поглощал очередную порцию «Doctrinal», когда к нему в комнату нагрянул дядюшка, удивленный тем, что племянник не вышел к завтраку.
