— Этот наскальный рисунок найден в Забайкалье, на берегу реки Аргунь, — на чистом русском языке пояснила графиня. — Наши ученые считают, что рисунку несколько тысяч лет, и он представляет собой исключительную ценность. Тот край надо тщательно изучить, чем и займется предлагаемая группа.
Лев Алексеевич, открытая душа, потрясенный уникальным археологическим подарком, кроме согласного кивания в ответ, вкупе с любовным оглаживанием камня, ничего вразумительного не произнес. Но, несколько успокоившись, взял в руки портрет и вгляделся в тонкие черты милого открытого лица:
— Кого-то она мне напоминает… Скорее всего, супругу генерал-губернатора Муравьева. Правда, еще очень молодую. Очень похожа! Очень!! Хотя… кто это на самом деле, можно выяснить у самого академика. Благодарю вас, графиня, просто не хватает слов, чтобы выразить вам признательность…
— Так я смею надеяться, милый граф, на ваше содействие нашему проекту? — обольстительно проворковала гостья, подавая руку.
— Все, что в моих силах… — Лев Алексеевич встал и поцеловал обтянутую тонкой белой перчаткой тыльную сторону маленькой узкой ладони.
Не знал старый граф, что визит очаровательной молодой англичанки был прологом новой многоходовой операции Пальмерстона, направленной против России в лице ее самодержца. Операция эта потрясет Россию первыми террористическими актами, а развитие ее приведет к тому, что внучатая племянница графа Софья Перовская возглавит роковое покушение на императора 1 марта 1881 года и закончит свои дни на виселице вместе с четырьмя подельниками.
Глава 13
1
В течение весны и лета 1856 года Муравьева беспокоили три вопроса. Они следовали по цепочке, но и переплетались между собой и были взаимозависимы.
Во-первых, третий сплав.
Дела требовали срочного выезда генерал-губернатора в столицу, но до него дошли тревожные слухи о том, что китайцы не намерены в этот раз пропускать русских по Амуру и якобы даже готовы применить силу. Николай Николаевич действовал, как всегда, решительно. В Ургу немедленно был отправлен Михаил Волконский с предписанием от имени главнокомандующего войсками Восточной Сибири выразить самое дружеское расположение амбаню Бейсэ лично, а через него — богдыхану и всему Дайцинскому государству, а насчет русских войск — если спросят — рассказать, что огромные силы собираются со всей Сибири, но с единственной целью — защитить владения России и в случае надобности помочь китайскому правительству против английской и любой другой агрессии. При этом главная задача Михаила Сергеевича — выяснить всё про намерения китайской стороны в отношении сплава. Результаты не отправлять почтой, а по-курьерски доставить лично в Петербург.
Одновременно генерал возложил на полковника Корсакова обязанности действительно готовить войска, в первую очередь — к отправке в низовья Амура, но и — при необходимости прорыва по Амуру — к решительным действиям.
Следует сказать, что Волконский снова, как и в случаях борьбы с холерой, командировки на Аянский тракт и организации переселенцев, доказал свою надежность в качестве чиновника особых поручений. Взяв с собой переводчика Шишмарева, человека опытного и имеющего на китайской стороне обширные личные связи, а также несколько казаков, Михаил Сергеевич, несмотря на глубокие снега, добрался до Урги и был принят амбанем Бейсэ, с которым имел долгую доверительную беседу. Амбань Бейсэ, монгольский князь Дилека-Дарджи, воспитывался вместе с богдыханом и, видимо, поэтому имел большое влияние при дворе, особенно по вопросам границы с Россией. Князь благосклонно принял устное послание генерал-губернатора и подарки (ими снабдил Волконского новый градоначальник Кяхты Деспот-Зенович) и весьма живо интересовался действиями России — Восточной войной, обороной Петропавловска, защитой побережья Татарского пролива. Он оценил два русских сплава как содействие укреплению доверия между соседями, однако уклонился от ответа на вопрос об отношении к третьему сплаву. Тем не менее его секретарь Тотти, начальник почтового округа Тусулакчи и другие чиновники дали понять, что сплаву для войны с Англией и Францией Китай препятствовать не будет, а Шишмарев через купечество и монгольское духовенство выяснил, что никаких военных приготовлений вообще не предполагается.
С этими сведениями Волконский помчался в Петербург. Поездка в столицу оказалась исключительно важной: в честь своей коронации Александр II помиловал государственных преступников, в том числе декабристов: Николай Николаевич решил немедленно отправить эту счастливую весть в Сибирь, и молодой Волконский оказался тут как нельзя кстати. Михаил ринулся в Иркутск (с заездом по пути во все места, где на поселении находились бывшие каторжане), даже не зная о том, что через три дня после его отъезда царь возвратит ему княжеский титул.
Второй вопрос — возвращение войск с Нижнего Амура в Забайкалье в связи с окончанием войны. Им на смену с третьим сплавом должны прийти свежие части, правда, уже не в таком количестве, ибо содержать там большие воинские соединения, пока не налажено регулярное пароходное сообщение по Амуру, слишком накладно. Вернуться в Забайкалье следовало 13-му и 14-му линейным батальонам и казакам; 15-й батальон оставался в низовьях на постоянную службу и вливался в состав 48-го флотского экипажа. Приказ о возвращении Муравьев отправил Корсакову с новым адъютантом подполковником Александром Антоновичем Моллером
[110], а в личном письме двоюродному брату писал о необходимости начать организацию будущего Амурского казачьего войска и для начала сформировать отряд под началом войскового старшины Хилковского, из состава которого во время сплава основать шесть постов — Кутомандскиий, Кумарский, Усть-Зейский, Бурейский, напротив устья Сунгари и возле устья Уссури.
Очень важным генерал считал обеспечить возврат войск продовольствием, а для этого приказал Корсакову поручить подполковнику Буссе устройство складов по пути следования солдат и казаков вверх по Амуру. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает: двух обстоятельств не могли учесть ни сам Муравьев, ни Корсаков, ни Буссе — большой и ранний паводок на Амуре в результате муссонных дождей и большие и ранние холода с последующими обильными снегопадами. Эти обстоятельства вкупе с обычным русским разгильдяйством, которого всегда хватает в большом и серьезном деле, вкупе с тифом и простудами привели к гибели около 200 солдат и офицеров на 3000-верстном пути по безлюдной пустыне, вначале залитой водой, а потом заваленной снегом. Склады с продовольствием, рассчитанным на определенную заранее длительность переходов, оказывались порой недосягаемыми из-за слишком медленного движения: против быстрого течения лодки тянули бичевой, продираясь через непроходимые заросли по пояс, а то и по грудь в воде, порой заходя в незамеченные устья притоков и вынужденно возвращаясь обратно; невозможность согреться и просушить одежду быстро приводила к горячке и выходу людей из строя — все это изо дня в день тормозило продвижение партий. Когда по реке пошла шуга, пришлось долго ждать ледостава, а потом ладить санки и идти с грузом сквозь метели… Последнему отряду, под началом подполковника Облеухова, особенно не повезло. Не повезло главным образом с командиром. Корсаков приказал ему сплавиться и вернуться за одну навигацию, но отряд прибыл в Мариинский лишь 17 июля. Казакевич предлагал Облеухову перезимовать с отрядом в Мариинском, но рьяный подполковник, не дав подчиненным отдохнуть и набраться сил, уже через неделю двинулся обратно. И… застрял в пути на четыре месяца. Только в ноябре, претерпев жесточайшие лишения и огромные потери, солдаты добрались до родных мест. Но, если бы не помощь китайцев с правого берега, если бы не Скобельцын, благополучно прошедший с первой партией казаков и пославший из Усть-Стрелки людей на выручку отстающих, если бы наконец не баржа с мукой, брошенная Облеуховым на мели по пути в Мариинский, потери могли быть еще больше и мучительней.
