— А-а. Сейчас заменят паропровод, и проведем еще одно испытание. Хотя и так ясно, что сама машина его выдерживает. Паропровод оказался с трещиной. Зато вам, как говорят в Германии, «gut leben, lang leben».
— «Хорошо жить — долго жить», — неожиданно перевел Степан, и Дейхман с Ваграновым изумленно воззрились на него. — Немец у меня был в соседях в Туле, мастеровой, — смущенно пояснил Шлык, — так у него на всякое дело приговорки были. Чаще всего говаривал: «Wie die Mache, so die Sache».
— «Какова работа, такова и вещь», — пояснил Вагранову Дейхман.
— Во! В точности как для нашей машины! — уверенно заявил Степан. — Можно бы вдругорядь и не испытывать. А, Ляксандрыч?
— Можно. Однако лучше испытать, — спокойно сказал Дейхман. — Если уж мы говорим на языке пословиц, то у немцев есть подходящая: «Heiraten in Eile bereut man in Weile» — «В поспешной женитьбе со временем раскаиваются».
— А у нас говорят кратко: «Поспешишь — людей насмешишь», — внес свою лепту в обмен пословицами Вагранов.
— Ну, коли речь о женитьбе, — не сдался Шлык, — то можно и так: «Свадьба — не напасть, после б свадьбы не пропасть». — И первый засмеялся.
Дейхман и Вагранов поддержали его легким смешком.
— Помню одну такую «свадьбу», — оборвав смех, сказал Дейхман. — Три или четыре года назад купец Занадворов обратился ко мне с просьбой наладить работу паровой машины на прииске. Купил ее у братьев Машаровых, те ее даже не распаковывали. — Услышав о паровой машине Занадворова, Иван Васильевич, хоть уже и не считал себя контрразведчиком, тем не менее навострил уши. — Машина английская, они такие обычно для пароходов делают, а тут надо было для промывки золотого песка приспособить.
— Делал я машинку для промывки, тока не паровую, а водяную, — заявил Степан. — Для Ефима Андреича Кузнецова, царство ему небесное…
— Да, да… Так что там с занадворовской машиной? — не дослушав Шлыка, нетерпеливо обратился Вагранов к Дейхману.
— С машиной все было в порядке, а вот с промывкой… Слишком торопил меня Фавст Петрович, и, когда промывку запустили, все полетело к чертовой матери. — Ругательство Оскар Александрович произнес с удовольствием, четко выговаривая слоги и слова. Видимо, было что вспомнить. — Потом все, конечно, наладили, и два дня агрегат… как это… «обмывали». И Занадворов со смехом рассказывал, как спрятал эту машину от чиновников генерал-губернатора, а их самих разыграл, будто они на прииске у него вовсе и не были.
— Так вот просто и рассказывал? — удивился Вагранов. — Не побоялся при постороннем человеке?
— Он был пьяный и хвастал. Я, говорит, любого в золоте утоплю, хоть чиновника, хоть самого генерал-губернатора.
— Поня-а-атно, — процедил Вагранов сквозь зубы. — Ай да Фавст Петрович, смелый человек! Потому и сидит сейчас в остроге, что не побоялся оклеветать человека при исполнении служебного долга. — А сам подумал: ну, мы тебе припомним эти игры-розыгрыши!
— Оскар Лександрыч, — подошел мастер слесарей Павлов, — все изделали, можно начинать.
Дейхман вынул из кармана свисток и подал сигнал. Затем возгласил:
— Господа члены комиссии, займите свои места. Проводим новое испытание.
4
В доме Волконских шили флаги расцвечивания для сплава. Придумали это дело две Николаевны — Мария и Екатерина, и на их предложение охотно откликнулись почти все семьи декабристов, жившие в Иркутске: всем хотелось принять хотя бы малое участие в историческом событии.
Когда Николай Николаевич узнал об этом, поначалу удивился.
— Как, и мужчины желают заняться рукодельем? — спросил он у Екатерины Николаевны.
Генерал-губернатор после своего знаменитого визита к декабристам, который вызвал разносторонние толки в столице и стал поводом для нескольких доносов в Третье отделение, прислушался к совету осторожного Льва Алексеевича Перовского и общение с «государственными преступниками» ограничил до одной-двух встреч в год. Советовал так же поступать и жене, но та резко воспротивилась, заявив:
— Ты, конечно, на государственной службе и должен играть по ее правилам, но меня они не касаются.
Муравьев подумал: «Касаются, милая, и даже очень», — но промолчал. С одной стороны, знал о преклонении Катрин перед декабристками, с другой — решил: если император потребует объяснений, придумать что-нибудь вроде прощупывания с помощью жены настроений среди поселенцев. Конечно, выглядит нехорошо, но это — так, на всякий случай.
Объясняться не пришлось, но и количество встреч не увеличилось: у генерал-губернатора просто не было времени, а Катрин, бывая у декабристов, не докучала ему новостями, вынесенными из этого общения. Поэтому шитье флагов стало для него главной новостью.
— Представь себе — да, — улыбнулась наивности его вопроса Катрин. — Только Сергей Григорьевич отказался: он занят посевами рассады в оранжерее. Но мужчины у нас не шьют — у них работа творческая, они придумывают флаги.
— Что значит «придумывают»? Флаги расцвечивания, насколько я знаю, существуют давным-давно. Я сам их как-то видел в Петербурге на кораблях.
— Конечно, существуют, но кто знает и помнит, как они выглядят? Моряков в Иркутске нет, вот и приходится придумывать. Да и какая разница?! Лишь бы красиво было.
Муравьев подумал и согласился: действительно, какая разница!
— А где вы ткани берете?
— Покупаем у купцов. Я покупаю. Ты извини за непредвиденные расходы, но мне очень хочется, чтобы все выглядело ярко и красиво.
— Да нет, не извиняйся — придумка очень хорошая. Я прикажу — на это дело выделят денег из казны, а у меня просьба, Катюша: сделайте на мой баркас штандарт генерал-губернатора с гербом рода Муравьевых. У меня есть рисунок где-то в бумагах. Золотой щит, разделенный на четыре части: в первой и третьей — корона, пронзенная саблей и стрелой, а во второй и четвертой — черный орел, держащий в клюве венок. Помнишь?
— Еще бы не помнить! Про этот герб писал донос бывший губернатор Пятницкий, — усмехнулась Екатерина Николаевна. — Сделаем тебе штандарт!
К Волконским пришли Трубецкие с дочерьми, Елена Сергеевна Молчанова с маленьким сыном, жившая теперь отдельно от родителей, и Александр Поджио с молодой женой Ларисой Андреевной, классной дамой Девичьего института. Муж Елены, Дмитрий Васильевич, обвиненный Занадворовым во взятке, в связи с этим находился под домашним арестом, а следствие все тянулось и тянулось, и суда, который мог снять с него позорное обвинение, все не было. От волнений, от позорного клейма взяточника Молчанов болел, его мучили приступы психического расстройства; Елене Сергеевне ничего не оставалось, как ухаживать за ним, и она была рада вырваться из душного дома хотя бы на время — побыть с родными и развлечься забавным занятием, придуманным матушкой и генеральшей Муравьевой.
Екатерина Николаевна передала всем просьбу мужа и добавила от себя:
