– Я наткнулась на упоминание об этом в старой истории Эдема. У нас тут есть что-нибудь из того, что принадлежало ему?
– Нет-нет, – поспешно отвечает она. – Давнее это дело.
– Не такое уж давнее. Двести лет – это не так много поколений.
Но она явно не хочет говорить на эту тему и сразу меняет предмет разговора:
– Твои линзы готовы, можно устанавливать.
Я порывисто обнимаю ее. Мама слегка отстраняется, и я понимаю, что она ждала другого: что я все еще подавлена перспективой расставания с домом. Это, разумеется, так, но, к стыду своему, главное, о чем я сейчас думаю, это что так мне проще будет идти по городу, когда я нынче вечером удеру на свидание с Ларк. Если глаза у меня будут как у всех других и, что еще более важно, должным образом идентифицированы, никакой зеленорубашечник мне не страшен.
– Когда идем ставить? – спрашиваю я.
– О, линзы готовы, но с операцией придется немного подождать. Как минимум дня два.
– И с этими глазами я сойду за полноправного гражданина?
Она утвердительно кивает.
– Эти линзы – совсем не то, что продают на черном рынке из-под полы. Там технология куда грязнее. Кое-что, например солнечные фильтры или идентификационные чипы, можно приспособить и к дешевым, съемным линзам, но есть слои более глубокие, до которых еще никто не добрался… пока. Нам удалось найти нечто уникальное. Обычно линзы производятся на фабрике, после чего пересылаются в Центр для последующей обработки при помощи Экопана. А мы нашли киберхирурга, который сумел пробраться в Центр и изучить точную спецификацию. Так что тебе не о чем беспокоиться. Эти линзы будут работать без малейшего сбоя. Мало кому из второродных детей так везет.
– Мало кому? – повторяю я. Я вообще впервые слышу о том, что не одна такая, второродная, что есть и другие. Поистине день открытий.
– Да, есть, хотя и немного, но они используют дешевые, съемные линзы. Мои источники, как ты сама, верно, догадываешься, много болтать не любят. Но насколько мне удалось понять, есть преступники, использующие низкокачественные поддельные линзы, бунтовщики, неверные мужья и жены…
В хорошую же я компанию попадаю. Возвращаюсь, однако, к второродным.
– Сколько их всего?
Она быстро сжимает губы.
– Немного. По словам моего источника, по улицам все еще расхаживают примерно двадцать человек.
– Ну, это… Стой, как это следует понимать – все еще?
– Да забудь ты про это, родная, все будет хорошо. Мы нашли настоящего гения-имплантолога, застраховались так, что ни с какой стороны не подкопаешься, подкупили всех, кого нужно…
– О чем это ты говоришь?
Она прикусила губу.
– Мой источник сообщает, что процент выживаемости второродных, пытающихся интегрироваться в общество, не… не так высок, как хотелось бы.
– Ты хочешь сказать, что такие, как я… что мы вымираем?
– Нет-нет… – поспешно начинает она, но осекается и поправляет себя: – Ну… кое-кто попадается. Но многие просто… исчезают.
По спине у меня пробегает холодок.
– Но ты не волнуйся, родная, с тобой такого не будет. Мы приняли все меры предосторожности. – Она трясет головой, словно отгоняя дурные мысли.
Меня преследует образ исчезнувшего второродного. Мама высказалась так, будто они просто испаряются, превращаются в туман, уплывают. Но на самом деле наверняка это дело рук Центра. Скорее всего, их погружают в ночь и мглу, и никто не знает, что с ними произошло.
Дальше мама говорить на эту тему отказывается, как я на нее ни давлю. Вскоре возвращается Эш, и мы с мамой обмениваемся быстрыми взглядами, молча соглашаясь не говорить при нем ни о чем серьезном, тем более неприятном. От стрессов ему становится хуже. Вообще-то хочется знать, с кем мне придется жить. Кто это? Бездетная пара? И как меня будут представлять – сиротой, принятой на воспитание добрыми родичами? А может даже, у меня будут брат или сестра? В таком случае понравятся ли они мне?
Если моя новая семья идет на риск принять на воспитание тайного второродного, то это должны быть добрые люди. Они окажутся щедрыми и любящими, терпеливыми и заботливыми, они помогут мне найти свое место в мире. Уверена, так оно и будет, потому что только такие люди против всего Эдема пойдут, лишь бы только подставить плечо ребенку. Да и чего зря волноваться, когда впереди у меня встреча с Ларк? Ужин тянется нестерпимо медленно. Понятно, что в преддверье перемен мне следовало бы дорожить каждым мгновением, проведенным с семьей, но мысли мои все время отвлекаются в сторону сегодняшнего вечера.
Перед сном я вглядываюсь в свои странные многоцветные глаза. Интересно, каково мне будет, когда они сделаются, как у всех остальных, плоскими и тусклыми? Я больше никогда не буду самой собою.
Хотя у всех, кого я видела в своей жизни (а это, если не считать случайного прохожего прошлой ночью, всего четверо), глаза плоские и безжизненные, мне страшно вообразить, что и я буду смотреть на мир таким же пустым взглядом. Эти плоские глаза неестественны, это неправильные глаза, только пришло мне это в голову лишь сейчас, когда дело коснулось меня лично. Свет, переливы радужной оболочки – все это уйдет. Глаза сделаются тусклыми, серо-голубыми. Я буду походить на слепую, хотя зрения у меня не убавится.
В ванную заглядывает мама, я принимаюсь мигать, чтобы смахнуть выступившие на глазах слезинки.
– Папа и я берем завтра отгул, чтобы побыть с тобой. Эш тоже остается дома. Проведем настоящий семейный день. Приготовлю все твое самое любимое. Ну и поговорим о… – она запинается, – некоторых важных вещах, которые тебе следует знать.
Не ведаю, что это за вещи, но почему о них надо говорить только в самый последний момент?
Вскоре все расходятся по своим комнатам. Я притворяюсь спящей, но под кроватью у меня сумка с одеждой, которую я собираюсь надеть нынче ночью. Я дышу медленно, спокойно, вслушиваясь в звуки и шорохи дома: вот Эш повернулся во сне на другой бок, вот раздался негромкий скрип кровли, какой всегда бывает при понижении температуры к вечеру. Убедившись, что все погружены в крепкий сон, я хватаю сумку и выскальзываю во двор.
По другую сторону стены – мир. И Ларк. Дрожащими пальцами я стягиваю с себя ночную одежду и стою в темноте почти полностью обнаженная. Высоко в небе тускло мерцают звезды, и я откидываю голову назад, подставляя тело их неяркому свету. О звездах я не знаю почти ничего – ни названий их, ни науки, которая ими занимается. Но мне нравится разглядывать их бледный рисунок, потому что они напоминают мне, что за пределами моего двора, даже за пределами всего Эдема расстилается иной мир. И еще они заставляют меня думать о самом своем драгоценном сокровище: древнем, выцветшем, потрескавшемся по краям снимке, относящемся ко временам, предшествующим Гибели Природы, который мама тайком вытащила из архива. Я взяла его с собой, чтобы показать Ларк. Она умеет хранить секреты.
