Выбрал ли он жертву наугад? Оставил ли на волю случая решить, кому, Эшу или мне, предстоит стать первым ребенком, единственным ребенком – а кому вообще не родиться на свет?
Нет. Он хотел сына.
Когда по поверхности планеты еще ползали миллиарды людей, к мужчинам и женщинам не всегда относились как к равным. Занимаясь вместе с Эшем древней историей, мы, бывало, смеялись над таким положением. Только вообразите: кто-то ставит женщин ниже мужчин! Я всегда считала, что здесь, в Эдеме, таких предрассудков не существует.
Добрый старый папенька – он хотел сына, созданного по его образу и подобию. Хотел мальчика – копию самого себя, мальчика, следующего его дорогой, которая приведет его к вершинам медицины или политики.
– Он направил этот ультразвуковой прибор…
– Называй вещи своими именами, мама, – горько перебила ее я. – Оружие. – Я представила себя самое, свернувшуюся вместе с Эшем в утробе матери, в покое и тепле… в то время как родной отец целится из ружья в мою голову.
– …Он целился в тебя, но что-то пошло не так. Признаваясь в грехе, он путался и глотал слова, понять его было почти невозможно, а снова на эту тему я с ним никогда не заговаривала; поняла только одно – он сказал, что в последний момент ты пошевелилась. Что оказалась совсем близко от Эша, что ты… обняла его. Ты прижала его к себе, и звуковой луч поразил не тебя, а Эша. Твой отец сразу выключил прибор, но в какой-то степени он успел сделать свое дело. Луч уперся Эшу в грудь и повредил ему легкие.
К собственному удивлению, я, какая-то едва заметная частица меня, испытывает жалость к тому монстру, который называется моим отцом. Шестнадцать лет он прожил под бременем вины за совершенное им преступление. Изо дня в день ему приходилось смотреть на своего больного сына и думать: это я виноват.
Но изо дня в день ему приходилось смотреть и на свою дочь и думать: я хотел убить ее и промахнулся.
Я чувствую, что меня тошнит.
Одного понять не могу.
– И ты простила его?
Она надолго умолкает, вписываясь в извилистый поворот рядом с башней из морских водорослей.
– Нет, – шепчет она наконец. – Но решила, что лучше все же сохранить семью. – Она глубоко вздыхает. – Рауэн, я понимаю, что тебе хочется поговорить об этом более подробно, но сейчас не время. Прошлое все равно не изменишь. Но его… нужно понять. Слушай меня внимательно. В рюкзак тебе я кое-что положила. То, что нашла дома давным-давно, вскоре после твоего рождения. И это… это переменило мой взгляд на мир. Это заставило меня поверить в… У-упс!
Впереди вспыхивают зелено-голубые огни пропускного пункта зеленорубашечников. Мы только что свернули на одну из радиально расходящихся от Центра дорог, связывающих одно кольцо с другим. Переулков тут нет, а сама дорога такая узкая, что по ней едва-едва проезжает машина вроде нашей. Можно было бы избрать кружной путь, но тогда сразу бы стало ясно, что мы избегаем проверки. За нами бы тут же бросились бы в погоню.
По лицу матери я вижу, что она лихорадочно ищет выход и больше всего ей хочется пуститься наутек. Ну, не знаю. Будь я на своих двоих и одна, наверное, бы так и поступила. Но машины здесь устроены так, что больше двадцати пяти миль в час скорость не развивают, а если бросить машину, боюсь, она за мной не угонится. К тому же ничего не стоит узнать имя владельцев машины.
Но мама все же находит решение.
– Притворись спящей. Опусти пониже шляпу и прижмись к задней двери. А я попробую их заболтать. – Она слабо улыбается. – В конце концов, я служу в Центре и у меня есть друзья – большие шишки. – Да и упоминание имени отца наверняка сыграет свою роль. Вот ирония судьбы: на этот раз он и впрямь может спасти мне жизнь.
Я верю в то, что план сработает. Я знаю, что на зеленорубашечников всегда производит впечатление удостоверение Центра. И все же, сворачиваясь калачиком в машине, я чувствую, что меня начинает трясти. Мы медленно приближаемся к пропускному пункту. Он еще так далеко, что, кажется, глупо было бы не развернуться и не поехать назад, но мне остается положиться на маму.
Сбрасывая скорость в виду барьеров и мерцающих огней, мама негромко разговаривает со мной.
– Хирургический центр расположен в угловом помещении салона модификаций, который называют Серпантином.
Я понимаю, о чем идет речь. Это место, где люди, считающие, что им следовало бы родиться животными, обзаводятся шкурами, когтями и рогами.
– Это в предпоследнем круге, в восточном крыле оранжевого здания, почти такого же цвета, что твоя туника. Оно обнесено электрической проволокой, но с трех до четырех утра в третьем отсеке слева в юго-восточном углу ток отключают. Перелезешь через забор, пойдешь к задней двери и дважды постучишься сверху, потом три раза снизу, негромко. Запомнишь?
– Да, – шепчу я в рукав, прикрывающий мне рот.
– И что бы ни случилось, держи рюкзак под рукой. С ним ничего не должно случиться.
Минуту… с ним ничего не должно случиться? Не со мной?
– Ш-ш, – останавливает она меня. – Там для тебя кое-что имеется. То, что… Пригнись! Они идут сюда. С оружием в руках. – Она ловит ртом воздух. – Неужели настоящее?
Слишком поздно спрашивать, что она имеет в виду, но меня осеняет ужасная мысль, что я и без того знаю ответ. Все зеленорубашечники вооружены пистолетами, поражающими электрическим зарядом, помещенным в плазму. Да, обычно их так и называют – пистолеты. Насколько знаю, до Гибели Природы имелось более смертоносное оружие, также именовавшееся пистолетом, из которого вылетали металлические пули, пробивавшие человеческое тело. В Эдеме они запрещены законом. Неужели мама имеет в виду?..
Я стараюсь не шевелиться, но понимаю, что, если зеленорубашечники сунут голову внутрь, прерывистое дыхание сразу выдаст мое присутствие. При всем желании у меня не получается дышать так, как во сне. Я изо всех сил вслушиваюсь в происходящее.
– Выйдите из машины, мэм, – хрипло рычит один из зеленорубашечников.
По маминому голосу можно почувствовать, что она улыбается, и я про себя аплодирую ее хладнокровию.
– Я тут по делам Центра, – говорит она, наверняка поворачиваясь к нему, чтобы легче было сканировать глаза. – Вместе с помощницей мы подбирали во внешних кругах кое-какой архивный материал, и вот вроде с пути сбились. Мы хоть куда едем-то сейчас – внутрь, вовне?
На вопрос он не отвечает, просто повторяет:
– Выйдите из машины.
Мамин голос слегка твердеет.
– Повторяю, я здесь по делам Центра. И у меня очень важные документы, которые необходимо…
– Выходите, – лаконично командует он. – Немедленно.
Я улавливаю, что в голосе ее начинает звучать страх, но он-то слышит только злость.
– Мой муж – доктор…
Я слышу скрежет открывающейся двери.
