Или не бросят, что будет гораздо хуже.
Есть ли возможность как-нибудь переодеться? Непонятно, с чего начинать. Придется просто извалять в грязи все, что на мне надето, и рассчитывать, что стильное платье после этого не будет так заметно. Происходи дело в до-Гибельные времена, все решилось бы просто: тогда имелась настоящая грязь. А сейчас, при всей запущенности, улицы загажены прежде всего строительной пылью, пищевыми отбросами, ну и какими-то непонятными пузырящимися лужицами. Я соскребаю с двери изрядный слой пыли и наношу ее на оранжево-золотистые рукава платья. Потом втираю немного в щеки, промокшие от пота и слез. Распускаю волосы и набрасываю пряди на лицо.
Я понимаю, что этого недостаточно. Теперь, потеряв вид девушки из внутреннего круга, которая заблудилась, я выгляжу как девушка из внутреннего круга, которая сошла с ума. И все же, должно сработать. Главный вопрос сейчас заключается в другом: можно ли довериться бродяге? Он одолжил мне очки, но что насчет цифр, нацарапанных им на слое пыли? Должно быть, номер дома. Или какой-нибудь код? Но к чему он мне в таком случае? Так или иначе, я не могу торчать здесь весь день. Сижу я, съежившись, в глаза не бросаюсь, но когда солнце поднимается достаточно высоко, кто-нибудь уж точно меня заметит, а постороннее внимание – это последнее, что мне нужно.
Чтобы найти надежное убежище, мне в любом случае придется сначала рискнуть и обнаружить себя.
Сделай вид, что ничего не боишься. Это говорила мне Ларк, когда я места себе не находила, оказавшись среди каких-то бедолаг, отдельных прохожих и целых отрядов в круге, где она родилась и выросла (сейчас он кажется мне вполне цивилизованным). Шагай так, словно ты у себя дома. Никому не гляди в глаза, но и не опускай глаз. Все вокруг – твое.
Итак, я собираюсь с силами и делаю первый шаг. Сейчас, когда становится все светлее, округа выглядит как зона боевых действий. Не представляю себе, как можно жить в таких условиях. Мысль, не дававшая мне покоя вот уже который день, обретает ясность. Откуда вообще нищета в Эдеме? Принцип, на котором стоит этот город выживших, всегда оставался един: самодостаточность. Меня, как и любого второрожденного, хотят убить, чтобы не нарушать контроль за рождаемостью и, стало быть, чтобы всем остальным хватало еды, воды и иных жизненных ресурсов.
Да, но в таком случае почему, о Великая Земля, у одних всего так много, а у других – почти ничего? В этом нет никакого смысла. Экзотические клубы, изысканные блюда, роскошная одежда – излишества для людей из внутреннего круга. Будь у них всего чуть поменьше, у тех, кто живет здесь, было бы чуть побольше. Вокруг себя я вижу разбитые окна, исхудавших детей с пустыми мисками в руках, протянутых за милостыней. Посреди дороги зияет настоящий кратер, как от упавшей бомбы. И никаких тебе ботов-уборщиков или ботов-охранников…
Почему Экопан не разделил все поровну?
От этих мыслей меня отвлекает группа целенаправленно шагающих куда-то людей. Было их шесть или семь человек, все одеты в белые, как бумага, только в крапинку, одежды. Выглядят на фоне окружающего убожества так опрятно, что я сразу чувствую облегчение… которое проходит, как только они приближаются: то, что я приняла за горошины, на самом деле представляет собою пятна крови, яркие и свежие.
– Заблудилась, девчонка? – с елейным участием спрашивает кто-то из них.
– Уже нашлась, – глупо подшучивает женщина, и все смеются.
Меня начинают обступать со всех сторон.
– Что это у тебя там в карманах?
– У нее нет карманов.
– Но где-то должно быть спрятано то, что может пригодиться, – с хитрой усмешкой бросает еще один шутник. – Давайте-ка поглядим.
Я ощущаю чье-то прикосновение и слышу щелчок у себя в голове. Выбрасываю вперед руку, попадаю ближайшему в нос, из которого сразу вытекает алая струйка крови, а костяшки пальцев у меня начинают ныть куда сильнее, чем я предполагала. Локтем врезаю еще одному, для меня на сей раз удар проходит почти безболезненно. Какой-то миг они никак не реагируют. Должно быть, не привыкли к тому, чтобы девушка из внутреннего круга была способна на такое. Иные даже посмеиваются над травмами своих товарищей, настолько уверены, что никакой угрозы я представлять не могу.
Да я и не могу. Но и выступать в роли куклы, над которой можно всячески измываться, тоже не собираюсь. И делаю то, что мне удается лучше всего. Бегу.
Похоже, ночь у них была бурная. Я улавливаю запах спиртного и синхроглюка. Они устраивают для вида погоню, но, даже притом что лодыжка у меня горит от боли, их скорость по сравнению с моей вскоре падает до улиточной, а через полмили я теряю их из вида.
Я чувствую, как слезы снова начинают струиться у меня по лицу, только теперь это слезы отчаяния. Неужели отныне моя жизнь будет управляться попеременно зеленорубашечниками и бандитами, пока наконец кто-нибудь из них не возьмет надо мной верх? Как же так, разве Эдем – это не почти безупречно устроенное общество, приют для всего, что осталось от человечества? Почему человеческие существа, живущие близ Центра, рады и счастливы, богаты и доброжелательны, а здесь такие же человеческие существа набрасываются друг на друга?
Кто-то приближается.
– Прочь отсюда! – кричу я и вижу, как какая-то съежившаяся фигура пятится назад. Это пожилая женщина с каким-то свертком под мышкой. Никакой угрозы для меня она представлять не может, а я обошлась с ней как с чудовищем. Да что это со мной происходит?
Надо отыскать дом, о котором говорил оборванец-второрожденный. У большинства зданий номеров нет. На некоторых они сохранились, но не полностью, на месте отдельных цифр зияют пустоты. Есть такие, на которых номера грубо намалеваны краской и наполовину заляпаны граффити – боевыми кличами того или иного отряда. Вон на том доме зеленой краской выведены цифры: 5994. Я бреду дальше и наталкиваюсь еще на один: 6003. Стало быть, двигаюсь хотя бы в верном направлении. Уже маленькая победа, и на сердце становится чуть-чуть спокойнее. Но что меня там ждет? Ловушка, устроенная еще каким-нибудь отрядом, или служащие Центра, или сам этот непонятный бездомный старик? Может, таков его способ заманивать заблудившихся девушек?..
На меня смотрят, кто с любопытством, кто враждебно, кто оценивающе, и я не отвожу взгляда. Наконец появляется указанный им дом. Небольшой, с выцветшими стенами… и кучей народа внутри. Доносится запах еды, и в животе у меня начинает урчать. Как это так получается, что само тело напоминает о важности таких вещей, как голод?
Это приют, здесь привечают нищих. Иными словами, всех тех жителей внешнего круга, которые не в состоянии сами себя прокормить. Мелькают босоногие дети с тонкими ломтиками хлеба, намазанными безвкусной, но питательной пастой из морских водорослей. А я думаю о самых разных ароматах, разливающихся в моем домашнем круге. Здесь, судя по всему, вкус не имеет значения. Дети набрасываются на хлеб с волчьей жадностью, так, словно боятся, что кто-нибудь отнимет.
И тут, где-то в стороне, именно это и происходит. Исхудавшая девочка громко плачет – какой-то парень, гораздо крупнее ее, вырывает кусок у нее из рук. С несчастным видом она рассматривает крошки, которые удалось удержать в ладони. Внезапно возникает нищий бродяга, он стремительно прокладывает себе путь через толпу, его драное рубище драматически развевается при каждом шаге. И куда делось шарканье? Он бьет своей палкой мальчишку по спине, тот роняет хлеб и убегает. Ломоть падает на пол намазанной стороной. Девочка явно хочет наклониться и, несмотря ни на что, съесть его, но оборванец берет ее за руку и мягко увлекает назад, к приюту. Со времени нашей встречи он обзавелся новыми очками. Свободной рукой он сдвигает их на нос, подмигивает мне своим блестящим золотистым глазом, и ныряет внутрь здания. Я смешиваюсь с толпой и жду его возвращения. Наверное, он сумеет мне помочь.
