Я смотрю, как матери выстраиваются в очередь за бесплатной едой вместе с детьми, которые балуются и держатся за их юбки, смеются и плачут – в общем, ведут себя, как любые дети, когда им скучно и приходится чего-то ждать. И хотя материнские платья выцвели и изодрались, хотя на дне глаз самих матерей застыло отчаяние, стоит любой из них посмотреть на ребенка, как она начинает вести себя в точности так, как всякая мать. Они преисполнены любви, заботы и тревоги. Они на все готовы ради своих малышей. Двое ребятишек играют рядом со мной в салки, и я чувствую, как у меня подступают к глазам горячие слезы и першит в горле. Их мать с любопытством вглядывается в меня, но вроде ничего не имеет против. Она окликает детей и, прежде чем уйти, слегка мне улыбается, поняв, что зла от меня ждать явно не приходится, да и вообще я не имею к ней никакого отношения. Я слегка расслабляюсь…
…чего, как выясняется, делать не следует.
Толпа начинает шевелиться и словно бы смыкаться вокруг меня. Что происходит, я не понимаю, толпа движется как единое многоклеточное существо, руководимое загадочной, но устрашающей целью. Вокруг меня постепенно вырастает людская стена. Никто на меня не глядит, но я ощущаю жар тел – это человек двадцать незаметно приближаются ко мне вплотную.
Раздается голос, громкий, повелительный:
– Мы разыскиваем девушку из внутреннего круга. Кто-нибудь видел здесь не местных?
Сейчас меня загонят в западню! Во мне видят легкую добычу, деньги получить хотят! Я действую локтями, отталкиваю матерей вместе с детьми и вырываюсь из толпы.
– Вон она! – кричит зеленорубашечник, и я, сильно припадая на больную ногу, снова перехожу на полубег-полушаг. Поспешно оборачиваюсь. Позади меня люди вновь приходят в движение, словно косяк рыб или стайка скворцов, становясь между мною и двумя зеленорубашечниками. Преграда возникает совершенно незаметно, будто бы случайно, сама собой. Зеленорубашечники грубо велят людям посторониться, упорно преследуют меня. Но мне уже удалось получить приличную фору.
Тут я слышу, как где-то позади меня в стену с глухим стуком врезается пуля. Я рефлекторно останавливаюсь на ходу и смотрю на оставленный ею след. Это не электрический заряд. Это настоящая пуля из свинца, которая растерзает мою плоть.
Мне не остается ничего, кроме как продолжать бег. Я полностью на виду у зеленорубашечников. Мимо свистит еще одна пуля, она задевает по касательной мой бок. Я увертываюсь, мечусь из стороны в сторону в надежде обмануть преследователей. Нет, так просто меня не возьмешь. Бабах! Неужели некуда свернуть? Нет здесь ни переулков, ни открытых дверей.
– Прекратить огонь! – раздается чья-то команда. Голос знакомый. Я слышу топот сапог… позади, но невдалеке. Они приближаются!
Я слишком устала, чтобы бежать быстрее. А скоро вообще придется остановиться. В боку жжет, словно чей-то коготь вцепился в ребра, в распухшей лодыжке сильно пульсирует боль, я ловлю ртом воздух.
Надо где-то укрыться. Наконец я замечаю узкий проулок между двумя зданиями, стремительно бросаюсь туда и, заставляя себя бежать, с трудом пробираюсь между стенами. Но они смыкаются все теснее и теснее! Проулок оказывается тупиком, в конце которого образовалась огромная мусорная куча.
Я круто разворачиваюсь, но слишком поздно. Оба зеленорубашечника блокируют вход в проулок. Один из них прицеливается. Я вжимаюсь в стену, падаю на колени, сворачиваюсь калачиком, закрываю глаза… и молюсь, чтобы все кончилось как можно быстрее.
До меня доносится шум борьбы, звуки ударов. Я поднимаю голову и вижу, что один из зеленорубашечников стоит на ногах, а другой валяется на земле рядом с ним. У того, кто стоит, в руках пистолет, но целится он не в меня, а в лежащего без сознания напарника.
Я узнаю крепко сбитого блондина, с которым столкнулась во время моей первой партизанской вылазки в город. Грач, кажется, он, что ли? Выглядит испуганным. Меня боится? Не может быть. В таком случае уж не за меня ли?
Он подзывает меня кивком, но я не могу заставить себя тронуться с места, так и лежу подле мусорной кучи.
– Иди сюда! – громко шепчет он. – Скоро подоспеют другие.
Я медленно поднимаюсь и направляюсь к нему. У него очень молодое лицо. Оно совершенно не сочетается с его мощной фигурой и устрашающим мундиром. – Тебе есть где укрыться? – спрашивает он.
Я качаю головой. Он смотрит на дорогу, туда, откуда мы пришли.
– Да где же он, – вслух спрашивает блондин самого себя. – Слушай, мне тебя укрыть негде. Даже прикрыть будет довольно трудно. – Он указывает дулом пистолета на своего все еще не пришедшего в сознание напарника. – Так что уходи и сама найди место, где спрятаться. Но как стемнеет, возвращайся к приюту. Он найдет тебя.
– Кто он? – в полной растерянности выдавливаю я. – И почему вы мне помогаете?
– Мой младший брат. – Это ответ на оба мои вопроса.
Значит, тот второрожденный – его брат?
Не успеваю я задать новый вопрос, как он чертыхается и шипит мне в ухо:
– Беги!
Я вижу, как, образовав правильный порядок, к нам быстрым шагом приближаются зеленорубашечники. Прижимая ладонь к горящему боку, я с трудом ковыляю в сторону, тем временем Грач встает между мною и зеленорубашечниками, не давая им открыть огонь.
Сам же стреляет. И раз за разом промахивается, нарочно.
Я направляюсь к тому единственному месту, где зеленорубашечники вряд ли будут меня преследовать: в пустошь за пределами Эдема.
13
Я вполне отдаю себе отчет в том, что даже под защитой Грача я вовсе не могу считать себя в безопасности. У меня всего один союзник против всей мощи Центра, всех зеленорубашечников, ботов-охранников, которые в секунду изрубят меня в капусту, и даже против ботиков – уборщиков мусора, которые сразу поднимут на ноги весь район.
Впрочем, нет, все же нет, думаю я, хромая насколько возможно быстро. На моей стороне есть и другие. Например, брат Грача, кем бы он ни был и где бы ни находился. Пусть даже помощи от него можно ожидать только в том случае, если я продержусь сегодняшний день, а к вечеру сумею незаметно пробраться к очереди за хлебом.
Есть еще и бродяга в лохмотьях, загадочно подмигнувший мне своим блестящим карим глазом. А вспомнить людей, пришедших за кормежкой. Когда все они – по преимуществу матери с детьми – сомкнулись вокруг меня, я решила, что эти люди заодно с моими недругами, тоже участвуют в погоне. Но потом, когда меня заметили и я бросилась бежать, они, похоже, встали преградой между мной и преследователями. Или я все это напридумывала? Но если нет, ситуация предстает в другом свете. И хотя легковерной меня не назовешь, я думаю что, может, образуя круг, они хотели укрыть меня, защитить, оградить?
Но чего ради? Я – пришелица из внутреннего круга. Второрожденная, угрожающая самому существованию Эдема. С чего хоть кто-то – любой – станет помогать мне?
