Он треплет ее по плечу и чмокает в щеку.
– А это кто такая? – спрашивает она.
– Никто – пока. Я веду ее к остальным.
Роза округляет брови и пристально глядит на меня.
– А ее уже проверили? Потому что, если нет, уходить отсюда ей нельзя.
Лэчлэн смотрит на меня.
– Вчера она прошла точно такую же проверку, как многие другие второрожденные.
– Но не такую, как другие, – возражает Роза, сурово глядя на него. – Впрочем, если ты утверждаешь, что ей можно доверять…
– Можно.
– В таком случае пошли.
Она ведет нас в каморку и открывает шкаф, где тесно от мундиров зеленорубашечников.
– Тем, как обычно, лейтенантский, Лэчлэн?
– Ну да, чтобы чин был, а ответственности поменьше.
– А для новобранца, думаю, этот подойдет. – Она снимает с полки два мундира и один швыряет мне. – Переодевайся. Сюда. – Я становлюсь за перегородку и стягиваю с себя грязную, порванную одежду. Странно чувствуешь себя голой, находясь в одном помещении с незнакомыми людьми, особенно когда из-за перегородки видны плечи и грудь. Натянув на себя мундир, я выхожу, и Роза одергивает его на мне.
– Прямее спину, новенькая, – командует она, затягивая ремень так, чтобы пряжка совместилась с молнией.
Облаченная в одежду врага, я смотрюсь в зеркало. В глазах мелькает страх… пока Роза не протягивает мне очки с матовыми линзами. Теперь я выгляжу так же грозно, как любой зеленорубашечник. Собственное отображение немного пугает меня.
Одетые как должностные лица, мы беспрепятственно передвигаемся по Эдему. Во внешних кругах прохожие уступают нам дорогу. Ближе к Центру – в основном не замечают, хотя кое-кто приветственно кивает, давая понять, что высокое положение в обществе позволяет им ничего не бояться. Порой мы садимся на автолуп, но неизбежно снова становимся пешеходами. Чтобы как-то оправдать наличие рюкзака, который иначе показался бы явно неуместным, Роза дала мне бирку с надписью: «Вещественные доказательства». Я – всего лишь новенькая, участвующая в завершении расследования некоего дела.
В какой-то момент я узнаю улицы, по которым проходила вместе с Ларк, и ощущаю болезненный укол памяти. Я вглядываюсь в лица прохожих, надеясь увидеть ее. Впрочем, сейчас она должна быть в школе, да и в любом случае не узнала бы меня в этой форме, а я не осмелилась бы подойти, даже если бы увидела ее.
Тут Лэчлэн ускоряет шаг и ведет меня по улицам так быстро, что я снова теряю ориентировку.
– Ты мне веришь? – внезапно спрашивает он.
– Да, – немедленно, даже не задумываясь, отвечаю я. Мне все время задают этот вопрос.
– В таком случае не отставай.
Он заталкивает меня в проулок, отбрасывает ногой плохо закрепленную в асфальте колодезную решетку и указывает на чернеющую внизу бездонную – во всяком случае, так мне кажется – яму. Диаметром она не шире моих плеч. Я инстинктивно подаюсь назад.
– Ни о чем не думай. Не задавай вопросов. Просто прыгай. – Он выглядит немного настороженным, словно гадает, чего от меня ждать, разочарую я его или нет.
Я никогда не боялась подъемов. Пусть даже на горы взбираться не приходилось. Я точно знаю, что независимо от высоты, на которой окажусь, мне никогда не будет страшно. Но прыжок вниз, полная противоположность подъема, пугает меня до смерти.
А что, если это ловушка, западня? Что, если он работает на Центр и эта яма ведет на эшафот? Что может быть легче, чем избавиться от второрожденного, чем убедить его сделать шаг к смерти добровольно? Вдруг это нечто вроде скотобойни, где свалены тела…
Он толкает меня в спину.
Я цепляюсь за края, но падаю… лечу вниз… стенки сужаются. Изнутри они совершенно гладкие, уцепиться не за что, уменьшить скорость падения невозможно. Колодец становится у́же и у́же, теперь я касаюсь стенок боками. Меня здесь сплющит, заклинит, это конец…
Но вот колодец постепенно начинает превращаться в желоб, и я уже не падаю, а гладко скольжу по поверхности и, не успев даже сообразить, что к чему, мягко останавливаюсь. Теперь, когда все осталось позади и действие адреналина прекращается, мне начинает казаться, что все это скорее походило на веселое приключение. Я бы даже не прочь повторить его – уже не страшась смерти.
Я оказываюсь в каменных палатах. Камень! Булыжник! Подлинные, естественные минералы, такие же, из каких построен мой родной дом! Должно быть, тут целая система пещер. От фосфоресцирующих дорожек на полу исходит мягкое свечение, и я завороженно разглядываю углубления и утолщения на стенах, сталактиты, свисающие с потолка, как гигантские кривые зубы. Я настолько поглощена этим видом, что даже не чувствую, как Лэчлэн, спустившись следом за мной, толкает меня в спину.
– Говорил же тебе делать все как велено, – резко бросает он. – У второрожденных нет времени на колебания. Любая ошибка может оказаться последней.
Далее начинается бег с препятствиями – спусками и поворотами, за которыми я не успеваю следить. Я стараюсь определить направление – и одновременно с восхищением вглядываюсь в удивительную своей естественностью цепь пещер под Эдемом, о существовании которой даже не подозревала, но Лэчлэн увлекает меня вперед с головокружительной скоростью. В какой-то момент я сознаю – уверена, не ошибаюсь, – что он трижды проводит меня мимо одного и того же семейства сталактитов.
Нет, какой все-таки поразительный лабиринт! Мне приходит в голову, что убежища лучшего, чем эти разбегающиеся в разные стороны тоннели, не найти, оно, пожалуй, надежнее, чем любые вооруженные охранники. Даже если противник обнаружит вход, что само по себе маловероятно, в этом подземном лабиринте он все равно безнадежно заблудится.
Наконец Лэчлэн замедляет шаг и останавливается в галерее, которая ничем не отличается от всех остальных: те же арочные каменные своды, тот же тусклый свет, при котором даже собственные ноги трудно разглядеть.
– Пришли, – говорит он, с улыбкой поворачиваясь ко мне. – Ну что, готова? Сейчас увидишь своих братьев и сестер. Целое семейство второрожденных. – Он берет меня за руку и, прежде чем отпустить, крепко сжимает.
Я чувствую, как у меня учащается дыхание, и улыбаюсь в ответ. Вторые, сумевшие устроить собственную жизнь! Что это за жизнь, я пока даже представить себе не могу, но при самой мысли о том, что вот-вот увижу воочию своих спасшихся от смерти товарищей по несчастью, у меня голова кругом идет.
Лэчлэн надавливает на скрытую в конце глухой ниши панель, и стена расходится надвое. В образовавшейся расселине обнаруживается дверь, умело врезанная в камень. Она со скрипом открывается в глухую черноту.
– Заходи, – командует он с широкой и приветливой улыбкой. Ошибки, допущенной наверху, я не повторяю. Не задавая вопросов, не испытывая страха, делаю шаг в непроницаемую тьму.
Возникает какое-то движение, на голову мне опускается что-то тяжелое и влажное, я в ловушке, я задыхаюсь.
