Я недоверчиво смотрю на него.
– Неужели ты считаешь, что наверху мне сейчас ничто не грозит? И… ведь сейчас дневное время, так? – Судя по свету, излучаемому панелями наверху пещеры, так оно и есть, но организм мой в этом не уверен.
– Ну да, конечно, ты права, – вздыхает Лэчлэн. – Просто мы так долго ждали такой возможности! Знаешь, сколько мы искали киберхирурга, способного изготовить хорошие, не вызывающие подозрения линзы? У нас была наводка на того человека, к которому ты идешь, но очень смутная, так что ничего не вышло, мы его так и не нашли. Говорят, есть умельцы, способные взломать саму систему Экопан, но так ли это в действительности, мы понятия не имеем. Наверняка твои родители задействовали свои связи во власти – ну и денег хватило, – чтобы найти и нанять нужного человека.
Я признаюсь, что не знала, насколько все это сложно. Со слов мамы можно было понять, что такие линзы можно купить на черном рынке. Другие второрожденные покупали.
– Случалось, – подтверждает он. – Но они недостаточно хороши. По виду, верно, кажутся глазами первенца, и иные даже могут пройти первичную проверку идентичности, но никому еще не удавалось изготовить линзы, полностью совместимые с неврологическими системами, такие линзы, которые обманут любого сотрудника Центра или бота-охранника, или сам Экопан. Если слухи верны, то твой киберхирург на это способен. Я должен его найти и заполучить линзы, которые он сделал для тебя.
К горлу мгновенно подступает тошнота. Мама жизнь отдала за то, чтобы я смогла жить как перворожденная. Мой единственный шанс на нормальную человеческую жизнь заключается в этих линзах. И вот оказывается, что кто-то действует через мою голову, что кто-то только и ждет, чтобы надуть меня? Неужели власти знают так много, чтобы сделать изначальный план неосуществимым?
Я наклоняю голову. Да нет, не может быть. К тому же теперь у меня есть Подполье. Это не то, что я задумала, но… а что я, собственно, задумала? Конечно же, я могу отказаться от этих линз.
Но тут же я начинаю понимать, что за этим стоит, и, к собственному ужасу, ощущаю недовольство.
– Ты что же, хочешь сказать, что собираешься забрать эти линзы себе? – спрашиваю я. – Сам собираешься сойти за первенца и поселиться наверху? – Невысказанными остаются слова: а я останусь здесь, внизу, снова в клетке? Вслух я бы в этом никогда не призналась, но уже сейчас в какой-то небольшой части желание жить в Подполье объясняется тем, что Лэчлэн – его гражданин. Мне не хочется, чтобы он уходил.
– Мы разработали план проникновения на верхние этажи Центра. На это ушли годы, и теперь все готово за вычетом последнего – линз. Как только я их заполучу, меня ждет место, специально подготовленное семьей из внутреннего круга, искренне сочувствующей нашему делу. Это место в Дубовой академии.
Я так и ахнула. Речь шла о самой привилегированной школе в Эдеме, предназначенной исключительно для детей работников Центра. Эш тоже ходит в хорошую, по-настоящему хорошую школу… но Дубовая академия – для избранных, для элиты Эдема.
– Поверь, на что мы только здесь, в Подполье, ни шли – на шантаж, взятки, угрозы, – лишь бы добиться своего. Флинт бесится, ведь он привык быть первым во всем. Но это долгосрочный план, для его осуществления нужен тот, кто может приблизиться к ведущим кланам Эдема, а для Флинта это нереально. Помимо того, ему слишком много лет, чтобы учиться в Академии. А когда туда со своей легендой поступлю я, то сразу окажусь в прекрасной позиции, чтобы попасть в Центр – через знакомство с сыновьями и дочерьми высокопоставленных родителей.
Резон во всем этом есть. Господин в летах, вроде Флинта, не может возникнуть просто так, из ниоткуда, а молодому человеку, представляющемуся сиротой, которого опекают родичи, легче проникнуть в эту социальную среду. К тому же, на мой взгляд, Лэчлэн обладает необходимой для этого харизмой.
Но какая-то часть меня строит воздушные замки дружеской близости здесь, в Подполье, и мне не хочется терять его так быстро. Глупо, конечно, но кажется, что сейчас, когда семьи у меня больше нет, мне проще укрепить те немногие знакомства, что завязались тут, пусть даже нашему с ним знакомству всего несколько часов. Честно говоря, он мне нравится. Он то раздражает, то влечет меня. Мне хочется узнать его ближе.
– Завтра после заката, – говорит он. – А пока можешь присмотреться, как мы тут живем, ну, и отдохнуть времени хватит.
При мысли о возвращении в Эдем мне снова становится не по себе, да и то, что я узнала про Аль-База, покоя не дает, но вскоре обнаруживается, что люди Подполья способны оказывать самое благотворное воздействие. Мне со всеми ними становится как-то легко. Я начинаю чувствовать себя как дома. Разговор перескакивает с самых простых, даже банальных предметов (меня расспрашивают про мои любимые блюда, про последние моды наверху, в Эдеме) – на жаркие споры о политике, равенстве, свободе. Самое первое время я чувствую себя скованно, с трудом заставляю себя участвовать в разговорах, но в конце концов окружающая атмосфера покоя помогает мне раскрыться.
Время от времени появляется Лэчлэн – убедиться, все ли у меня в порядке, и всякий раз, стоит мне его увидеть, как тянет отвести в сторону и рассказать, что я узнала про основателя Эдема. Но всякий же раз он исчезает еще до того, как я наберусь решимости. Страшное же дело – богохульство! Но и он, и Флинт, и вообще весь Эдем должны узнать правду.
Я останавливаюсь поговорить с каким-то старичком про глубокие каверны с крутыми стенками, которые могут быть под камфорным деревом, как вдруг раздается сигнал тревоги, от которого уши закладывает. Шум нарастает, я лихорадочно кручу головой, но никакой угрозы не вижу.
Однако же атмосфера покоя мгновенно улетучивается. Люди, еще минуту назад такие расслабленные и радостные, сразу напрягаются и сосредоточиваются. Из ниоткуда возникает оружие. Все приходит в движение, все занимают свои места, пригибаются, целятся…
– Что происходит? – Я хватаю за руку пробегающего мимо Лэчлэна.
– На землю! – вот и все, что он успевает бросить, устремляясь к нише в стене пещеры, перебрасывая через плечо длинноствольную винтовку и начиная взбираться по дереву.
Я по-прежнему не вижу вокруг никакой опасности, но прерывистый, завывающий звук сирены так и сверлит мне голову. Я не собираюсь сидеть вот так, съежившись, на полу. Куда бежать – непонятно. И я быстро решаю следовать за Лэчлэном. Инстинкт подсказывает мне – наверх.
Судя по всему, его удивляет мой порыв; удивляет, но не сердит. Жаль, что сейчас не время насладиться восторгом подъема. Это не скала, так что какое-то время приходится искать нужный ритм. Ближе к основанию дерева я поднимаюсь, цепляясь за расщелины в коре и выпуклости. Повыше приходится обхватывать руками толстые ветки и сучья, а еще выше – пускать в ход ноги и подтягиваться всем телом. От этого захватывает дух, иссякают силы.
Уже под самым лиственным балдахином, невдалеке от кристаллической крыши, Лэчлэн останавливается и цепляется за крюк. Взглядом он указывает мне на такое же крепление чуть выше, я подтягиваюсь туда, а он устраивается на ветке, тесно обхватив ее ногами, закрепляет под углом винтовку и направляет ствол в сторону главного входа. Отсюда, через просветы в листве, хорошо видна дверь, но снизу увидеть нас с Лэчлэном трудно. Он выбрал отличную снайперскую позицию.
