Подполье готово к сражению, но ничего не происходит, разве что устрашающий рев сирены наконец прекращается. Лэчлэн держит позицию еще минут пять, а я в ожидании нервно кусаю губы.
Снова звучит сирена, на сей раз это повторяющиеся сигналы тоном пониже. Лэчлэн с облегчением расправляет плечи.
– Отбой, – говорит он. – Скоро тебя начнут обучать приемам обороны, но сейчас ты справилась хорошо. Ушла от угрозы, от линии огня, выбрала точку наблюдения. Молодец.
Он забрасывает винтовку за плечо и начинает спускаться. Я – следом, и спуск оказывается гораздо сложнее подъема.
– То есть ты хочешь сказать, что настоящей угрозы не было? Что это была только учебная тревога?
Он останавливается и смотрит на меня.
– Будь начеку, угроза – настоящая. Подполье находится под постоянной угрозой. – Он криво улыбается. – В конце концов, мы на войне.
18
После общего раннего ужина, простого, но вкусного, поданного детьми (старающимися, впрочем безуспешно, выглядеть в высшей степени серьезно), я сразу отправляюсь в кровать. Хотя учитывая, что завтра вечером мне придется искать киберхирурга, уснуть так рано будет непросто. Наверху-то сейчас, должно быть, глубокие сумерки, а здесь, пока я устало бреду к себе, панели на потолке воспроизводят мягкий оранжевый свет заката, проникающий сквозь листву камфорного дерева.
Я закрываю дверь – замка в ней нет, что немного беспокоит, хотя, надо полагать, в самóм Подполье опасности нет, разве что Сверху, как здесь говорят, придет. Я падаю на кровать в грустном предчувствии бессонного созерцания потолка, однако же засыпаю, скорее всего, мгновенно, потому что очнувшись, оказываюсь в совершенно другом месте.
Где-то в подсознании копошится мысль, что это сон, но легче от этого почему-то не становится. Я иду лугом, поросшим цветами и высокой травой. Их я вижу отчетливо. Сбивая на ходу головки, я ощущаю запахи зелени. Он кажется совершенно натуральным. Где-то наверху, невысоко над поверхностью земли, мелькают силуэты, я приближаюсь с улыбкой, полагая, что это животные.
Еще до того, как я успеваю оглядеться, в ноздри мне ударяет сильная вонь. Повсюду на этом красивом лугу разбросаны трупы, человеческие тела с неестественно вывернутыми конечностями, перекошенными от невыносимой боли лицами, застывшие на месте, готовые к тлению. Которое уже явно началось. Аромат цветов слабеет, становится тошнотворно-сладким и вскоре растворяется в запахе крови и гниения.
Сначала между трупами виднеется трава. Но чем дальше я продвигаюсь – а ведь это сон, и остановиться я не в силах, и заплакать или убежать тоже не в силах, – тем больше распухают распростертые тела, и в конце концов возникает ощущение, что это сама земля выталкивает их из себя.
Идти становится все труднее, я спотыкаюсь, трупы громоздятся один на другой, приходится переступать через них, потом взбираться на них и, наконец, ползком одолевать гору мертвых тел. Я цепляюсь за них, и истлевающая плоть расползается у меня в ладонях. Остановиться я по-прежнему не могу, потому что наверху этой горы мертвых кто-то стоит. Рослый, стройный мужчина с темными волосами и аккуратно подстриженной бородкой. Я знаю, что должна добраться до него.
Он сверху смотрит на меня, и глаза у него такие добрые. Непонятно, как это может быть, ведь он стоит на десятках тысяч трупов. Трупов, которые он сам сделал трупами. Потому что, конечно, мужчина этот – Аарон Аль-Баз.
Он протягивает мне руку, чтобы помочь взобраться на вершину, но я отстраняюсь. Он склоняет голову набок, с любопытством смотрит на меня и говорит:
– Смерть – явление естественное.
Но эта смерть неестественна, хочется сказать мне. Однако во сне меня сковывает немота.
– Люди достигли в своем развитии такого уровня, когда оказались способны стереть друг друга с лица Земли, – говорит он своим мягким, рассудительным голосом. – И тем оно в конце концов и закончилось бы. Вопрос только в том, сколько иных видов они унесли бы с собой. Выход, предложенный мной, был наилучшим.
Моему спящему «я» удается покачать головой.
– Сделать это было нелегко, – продолжает он, и лицо его омрачается печалью. – Но так было нужно. Ты сама в этом со временем убедишься.
Не в силах возразить, я протягиваю ему руку. Но вместо того, чтобы подтянуть меня к себе, на вершину, он грубо отталкивает меня, и, кувыркаясь, перекатываясь через тела, я лечу вниз и опускаюсь на груду трупов; меня засасывает в нее, как в зыбучий песок…
С пронзительным криком я пробуждаюсь, соскакиваю с кровати и выбегаю в коридор, даже еще не сообразив толком, сплю я все еще или бодрствую. Никто не просыпается, никто не выглядывает из своих комнат. Наверное, мощная скальная порода заглушила мой крик.
Можно было бы зайти к Флинту. Он главный, он в ответе за всех этих людей, а теперь и за меня. Я бы поделилась с ним тем, что узнала. Можно было бы зайти и к Айрис, она бы заключила меня в свои теплые материнские объятия и приласкала, как любого из своего выводка второрожденных.
Но иду я к Лэчлэну. В моменты, когда испытываешь потребность в участии, меня неудержимо тянет именно к нему.
Проводя экскурсию по Подполью, он на ходу показал мне свою комнату, но зайти не пригласил. Эта комната – одно из немногих жилых помещений в верхнем ярусе. Взбегая по лестнице, я прикидываю: если бы власти Эдема обнаружили это место и организовали атаку, Лэчлэн оказался бы первым на линии огня. Разумеется, первым же он на огонь и ответил бы. Зная его (а, как ни странно, мне кажется, что так или почти так оно и есть), могу предположить, что, выбирая жилище, он имел в виду и то, и другое. Он сделается щитом либо жертвой во имя беззащитных второрожденных, на чьей защите он стоит здесь, внизу. Он сделает все, что от него требуется.
Я барабаню кулаком в дверь. Для вежливого стука мне сейчас явно не хватает самообладания. Почти мгновенно дверь слегка приоткрывается, но появляется не его лицо, а дуло винтовки, за которым едва заметно поблескивает прищуренный глаз.
Его первыми словами были:
– Что-нибудь не так? – Он открывает дверь еще на дюйм и заглядывает мне через плечо – нет ли там какой-нибудь угрозы.
– Я… Мне приснился страшный сон, – говорю я.
Лэчлэн заметно успокаивается, а мне, судя по его виду, кажется, что я его немного разочаровала. Наверное, он подумал, что с такой ерундой я как-нибудь сама должна была справиться. Пока он не подозревает, что дело обстоит гораздо серьезнее, – страшный сон про ужасную правду.
Он со вздохом распахивает дверь.
– Заходи. Я все равно не сплю.
Не знаю почему, но я ожидаю увидеть аскетичную, почти свободную от мебели комнату: только голые стены и оружие. Но ничего подобного. Вешалки с одеждой уже сами по себе выглядят чуть ли не как украшение. Я догадываюсь, что это костюмы, которые он надевает, чтобы свободно ходить по городу. Господствуют яркие цвета, характерные для внутренних кругов; впрочем, кое-где их приглушают различные комбинезоны, какие носят, практически не привлекая к себе внимания, мусорщики, разносчики и другой трудовой люд Эдема. Успеваю даже заметить тряпье, в котором он, нацепив помимо того парик и фальшивую бороду, может сойти за бродягу.
