А как насчет тех, кто пережил чуму? Тех, кого он не взял с собой в Эдем? Их он оставил на произвол судьбы, оставил медленно умирать в умирающем мире вместе с остальными животными.
– Нет, – резко бросает Лэчлэн после того как я поведала ему то, что сама недавно узнала. Это первое слово, сказанное им на протяжении всего моего рассказа. Все остальное время он сидел на кровати молча и неподвижно, с почти окаменевшим лицом, разве что изредка слегка сдвигал брови.
– Но у меня есть доказательства, – настаиваю я, думая, что он просто мне не поверил. – Собственноручное признание Аарона Аль-База. Могу показать. – Я приподнимаюсь, но он тянет меня назад.
– Нет, – повторяет Лэчлэн, негромко, но твердо.
– Но…
Он удерживает меня за руку, хотя я больше не пытаюсь встать. Я смотрю на костяшки его пальцев, на белые шрамы – бесчисленные следы мучительных терзаний. Так много ударов, так много борьбы. И это его жизнь. Но сейчас он спокоен. Спокоен до неправдоподобия. Единственное свидетельство его волнения – то, как он нервно, не переставая, постукивает большим пальцем по моей ладони, по одному и тому же месту.
– Кому-нибудь еще ты про это говорила? – спрашивает он. Я отрицательно качаю головой. – И не надо. Пожалуйста, – добавляет он, и я по глазам вижу, что обеспокоен он не на шутку.
– Разве люди не заслуживают того, чтобы знать правду?
Какое-то время он не отводит глаз от моей ладони. Интересно, что он там вычитывает про меня? Короткие ногти, с неровными краями, хотя и чистые после душа. Стертые кончики пальцев, что и неудивительно: изо дня в день вверх-вниз по стене. Костяшки, разбитые, испещренные алыми полосками. Мои первые боевые шрамы. Первые из многих предстоящих? Чувство такое, словно я на пути к чему-то большому, опасному, возвышенному.
– Аарон Аль-Баз – это не просто мой герой, – говорит Лэчлэн. – Это святой покровитель Эдема. То, что мы собираемся осуществить – революция, которая принесет всем гражданам Эдема свободу и равенство, – будет освящено именем Аль-База. Он – наш краеугольный камень, наш вдохновитель.
– Но ведь он чудовище!
– Только этого никто не знает, – возражает Лэчлэн. – И никто не узнает. Потому что иначе – хаос. А это – последнее, что нам нужно. Центр творит страшные вещи, но по крайней мере в Эдеме все спокойно и благополучно. Воды текут, люди сыты, а царящая снаружи мертвенная среда надежно отделена от нас. Наша цель – постепенный переход к новому.
– Но ты же сам сказал, что идет война, – вскидываюсь я.
– Да, – кивает он, – но война незримая. Внутренняя и, насколько это возможно, бескровная. Помнишь, ты видела во внешних кругах воронки?
Я помню.
– Они остались со времен последнего вспыхнувшего там бунта. Это воронки от бомб.
Я потрясена – едва ли не больше, чем открывшейся мне правдой про Аль-База.
– О чем это ты? Ведь не было никаких бунтов! Никто внутри Эдема бомб не сбрасывал. Об этом нет ни в одной из книг по истории.
– А что в них, в этих книгах, есть? – резко бросает он. – Рассказ о древних, предшествовавших Гибели событиях? Хроника жизни Аль-База? История окружающей среды? Но что в этих книгах говорится о жизни поколений, живших и живущих уже в Эдеме?
Я задумываюсь. Есть книги о гражданском праве Эдема. Книги об устройстве органов власти. Поименные перечни прежних канцлеров и членов правительства. Но где там история? Где рассказ о годах, прожитых людьми в самом Эдеме? Его нет. Я всегда считала: это потому, что и рассказывать особо не о чем. Мы просто жили в ожидании времени, когда можно будет вернуться в прежний мир. А то, что история может твориться в самом Эдеме, мне и в голову не приходило.
– В книгах про это нет, и перворожденные… – Он обрывает себя и морщит лоб. – Вроде как никто из них ничего не помнит. Я пытался заговорить об этом с иными из них – нашими союзниками, и это либо приводило их в смущение, либо они принимались смеяться, либо решительно отрицать что-либо подобное. Воронки? Так это просто от воды, хлынувшей из проржавевших цистерн, в которых под землей хранится вода. А вот второрожденные помнят. По крайней мере, старейшие из них, от которых и мы все узнали. Это было семьдесят лет назад. Бедняки из внешних кругов, вооружившись камнями, дрекольем, ну и небольшим – увы, совсем небольшим – количеством винтовок, предприняли попытку отвоевать больше прав, чем у них было. Центр ответил. Ответил самым беспощадным образом.
– А почему об этом не помнят перворожденные?
– Не знаю, – говорит Лэчлэм. – Что-нибудь вроде промывки мозгов? Общее согласие не задевать теневых сторон жизни? Не имею ни малейшего понятия. Но существенно то, что мы не умеем противостоять Центру силой оружия и прямой борьбой. Мы проиграем, люди погибнут, а побежденным станет еще хуже, чем было. Кому-то надо проникнуть в Центр, в самое его сердце. И уже там, используя полученные возможности – шантаж, да, а порой и насилие, – заниматься подрывной деятельностью, ведущей к переменам. В конце концов на нашу сторону должен стать весь Эдем, богатые и бедные, перворожденные и второрожденные, все вместе. Именно поэтому жизненно важно, чтобы имя Аарона Аль-База оставалось незапятнанным. За мною все не пойдут, да за Флинтом тоже. Но в Аль-База верят все как один. Нам нужно привлечь людей на свою сторону, но главный сдвиг произойдет внутри. Власть имущие вынуждены будут с ним примириться и отдадут бразды правления народу.
– С чего бы это? Звучит фантастично.
– А мы не оставим им выбора. – В голосе Лэчлэна звучит металл, и я вся напрягаюсь. Он держит меня за руку и чувствует мое напряжение. – Не бойся, ты останешься в стороне, за этим я прослежу лично. То есть после того, что произойдет завтра. Отведешь меня к киберхирургу – и можешь ни о чем не тревожиться, впервые в жизни наслаждаться положением полноправного члена общества, с радостью тебя принимающего.
Он откидывается на спинку кровати, все еще не выпуская моей руки и улыбаясь мне.
Но по-моему, это не очень-то справедливо.
– А что, если и мне хочется быть чем-то полезной? – говорю я. – Ведь должна же я хоть на что-то пригодиться.
Похоже, ему приятно слышать эти слова, и я чувствую, как внутри меня разливается тепло. Но говорит он нечто совсем иное:
– Тебе и так слишком досталось.
– Не больше, чем тебе, – гну свое я.
– Но это неправильно, никому не должны выпадать на долю такие испытания. И если мы победим, то так больше не будет. Мир, безопасность, преуспеяние – для каждого жителя Эдема!
Он лежит на кровати, усталый и взволнованный, я смотрю на него, и меня вдруг охватывает удивительное чувство. Я вспоминаю, как в такой же вот миг мы с Ларк поцеловались, и меня этот поцелуй долго еще преследовал, смущал, не давал покоя. Интересно, думаю я, если поцеловать Лэчлэна, будет так же?
Он вдруг поднимается, словно осознав свою мимолетную беззащитность.
