– Ты – да, но я-то нет! Я даже не знаю, что надо делать. И я не хочу… – Тут он меня обрывает, думая, должно быть, что я собираюсь сказать нечто высокопарное, вроде: я не хочу подвести тебя. Однако – ничего подобного. Я только-только начала привыкать к идее мира и покоя. К Подполью. К обществу, к ощущению безопасности. К новой семье.
– Я помогу тебе. Я все время буду рядом – или, по крайней мере, так близко, как только смогу. Я буду твоим поводырем. – Он сплетает свои пальцы с моими. Я ощущаю странное сочетание душевного подъема и страха. Поводырем? Я что – кукла, которую он будет дергать за ниточки?
– Ничего сложного. Для начала тебе просто придется ходить в школу, заводить друзей, вести себя как все.
– И это ты называешь ничего сложного? – безудержно хохочу я. – Всего несколько дней назад я знала лишь трех людей, двоим – всего двоим! – из которых нравилась. Заводить друзей? Вести себя как все? Да стоит мне только попробовать вести себя как все – и весь твой замысел пойдет прахом в первые же пять минут.
Он мягко улыбается и сжимает мне пальцы.
– Ты куда более привлекательна, чем думаешь, – негромко говорит он. – Я верю в тебя, Рауэн. Верь и ты в себя, и все получится. Я бы не стал просить, если б не думал, что ты справишься. Дело слишком важное, чтобы доверять его какому-нибудь неумехе. – Он прижимает ноготь большого пальца к костяшке моего указательного. – Да и жизнь твоя слишком важна для меня, чтобы рисковать ею, повторяю, я бы не стал просить тебя, не будь уверен в успехе.
– С чего бы это? – Я не напрашиваюсь на комплименты, не из тщеславия спрашиваю. Мне на самом деле хочется знать, почему он так ценит мою жизнь.
Он вспыхивает, заливается румянцем. Переводит взгляд на наши сплетенные пальцы.
– Вот только одна причина, – говорит он, вновь поднимая на меня глаза, но не выпуская рук. Кажется, что в маленьком помещении становится жарко. – Ты не равнодушна к людям, ты грудью за них стать готова. Как за Ларк, когда та оказалась в беде. Как за брата. Ты о себе забываешь напрочь, думаешь только о тех, кого любишь. Вот почему ты такая необыкновенная. – Он вздыхает, и глубокая грусть ощущается в этом прерывистом вздохе. – Мне только мечтать остается, чтобы кто-нибудь вот так за меня сражался.
У меня остается к нему только один вопрос:
– Если я скажу нет, ты мне все равно поможешь вызволить Эша?
– Да, – без малейших колебаний отвечает он.
И тогда я тоже говорю – да.
Уже через несколько минут я оказываюсь в ярко освещенном помещении, меня готовят к операции. Два-три вдоха – и я проваливаюсь в черноту…
22
…И просыпаюсь под грохот ружейной канонады. Только на самом деле не просыпаюсь, ибо, хотя глаза у меня и открыты, я все еще вижу смутные обрывки сна. Под веками щиплет, и это даже не просто ощущение, но какое-то движение, безостановочная дрожь, которая не дает прийти в себя. Я вижу… даже не знаю что. Людей в хромированном помещении, в котором рассеян какой-то болезненно-зеленый свет, исходящий как будто оттуда-то сверху. Зверьки, безволосые, с шкурками розового оттенка, беспомощные в своих клетках. Провода, тянущиеся из ванн, в которых пузырится пена. И то, и другое, и третье смешивается, превращается в калейдоскоп, но трудно сказать, вижу ли я все это своими глазами или мне просто кажется. Еще раздается какой-то шум, потом – грохот. Очередной выстрел? Подлинный или воображаемый?
Нет, это звук падения моего собственного тела. Все кости трещат. Кроме черепа. Голову придерживает чья-то рука, не давая ей удариться об пол. Я ощущаю теплое прикосновение, приносящее чувство удивительной надежности.
Наконец предметы перестают двоиться, и я вижу Лэчлэна. Он прижимает меня к себе, бережно укладывает на пол. Я улыбаюсь. Не знаю уж, что тут взаправду, а что мне только представляется, но ощущение на редкость приятное.
– Надо вытаскивать тебя отсюда, – говорит Лэчлэн. – Сильно ударилась при падении?
Телом я ощущаю прикосновение его свободной руки, той, что не придерживает мою голову. Щекотно, я хихикаю. При этом он как-то странно смотрит на меня, и это возвращает меня к действительности.
Выстрелы. Линзы-импланты. На нас напали.
Лежа, я начинаю бешено вертеть головой. Фактически я лежу прямо под операционным столом. Странно, но скальпели и всякие другие инструменты разбросаны по полу. Я пытаюсь подняться, но Лэчлэн удерживает меня.
– Они у входа. Двое, может, трое зеленорубашечников. К счастью, твой талантливый киберхирург еще и умелый хакер; кажется, ей удалось взломать базу и модифицировать пару ботов-охранников так, что они выполняют ее команды и держат зеленорубашечников под контролем. Подняться можешь?
– Да я уж пробовала, – раздраженно говорю я; отпечатавшиеся на внутренней поверхности век, меня преследуют видения этой необычной комнаты.
– Флейм нигде не видно. – В руке у Лэчлэна винтовка. Я и понятия не имела, что она у него с собой, ничего похожего на футляр при нем не было.
– Надо выбираться отсюда. – Он как-то странно смотрит на меня, и моя рука невольно тянется к глазам. Хотелось бы взглянуть на них, но вряд ли сейчас время искать зеркало. На ощупь они выпуклые и нежные, но мир в них отражается как обычно. А то, что мелькало, – все эти зверки, – должно быть, последствия анестезии.
– Стреляют у главного входа, – шепчу я, стараясь по беглым впечатлениям, что успели осесть в памяти, восстановить расположение помещений в Серпантине. – Может, через черный удастся выйти?
– Может быть. Но через забор снова пропущен ток.
В плену нас держит та самая сила, что была предназначена удерживать нас на расстоянии.
– А отключить его никак не нельзя?
– Тут где-то должна быть трансформаторная коробка, но…
Я следую за ним взглядом.
– …Скорее всего у входа, – обреченно заканчиваю я. – Что же нам делать?
– Нам? Ты – остаешься здесь. Я – немного помогу этим нашим союзникам – ботам-охранникам.
– Но…
Он бросает на меня гневный взгляд.
– Ты что, даже в такой момент собираешься спорить со мной? – Я набираю в грудь воздуха для следующего аргумента, но он прижимает мне палец к губам. – Тихо. Сиди на месте.
Страшась стать у него на пути (да и вообще страшась), я не шевелюсь, а он тем временем, вскинув ружье на изготовку, пригибается и слегка отворяет дверь. Стрельба прекратилась, не слышно ни звука. Как это понять? То ли зеленорубашечники отброшены, то ли боты-охранники выведены из строя? Если первое, надо бы радоваться. Но тут я представляю себе Грача в его форме, распластавшегося на земле и истекающего кровью. Мне не хочется новых смертей, пусть даже жертвой станет тот, кто хочет меня убить.
Лэчлэн смотрит сквозь щель в двери, сосредоточенно вслушивается. Он не двигается с места, все мышцы его напряжены, он весь – сгусток силы и энергии. Видна ему только небольшая часть соседнего помещения, но чувствуется, что он готов встретить любую угрозу. Через какое-то время, однако, он слегка расслабляется.
